Отпрыск королевы-ведьмы

– Затем, – она сделала паузу, – он, казалось, изменился. Внезапно я почувствовала, что боюсь… ужасно боюсь…

– Феррару?

– Не совсем Энтони. Но что толку от моих попыток объяснить! Самый ужасный страх охватил меня. Его лицо больше не было тем лицом, которое я всегда знала; что—то…

Ее голос дрожал, и она, казалось, была готова оставить фразу незаконченной; затем:

– Что-то злое, зловещее отразилось в нем.

– И с тех пор, – спросил Кеан, – ты его не видела?

– Он не был здесь с тех пор – нет.

Кеан, положив руки на плечи девушки, откинулся на спинку сиденья и посмотрел в ее встревоженные глаза с каким-то печальным вниманием.

– Ты не беспокоилась о нем?

Майра покачала головой.

– И все же ты выглядишь так, как будто тебя что-то беспокоит. Этот дом, – он с некоторым раздражением указал на сад в низине, – расположен не лучшим образом для здоровья. Это место находится в низине; посмотри на чахлую траву, и повсюду комары. Ты неважно выглядишь, Майра.

Девушка улыбнулась немного задумчивой улыбкой.

– Но я так устала от Шотландии, – сказала она. – Ты не представляешь с каким нетерпением я ждала возвращения в Лондон. Однако я должна признать, что там у меня здоровье было лучше; я очень стыдилась своего румяного вида.

– Тебе здесь нечем развлечься, – ласково сказал Кеан. – Никакой компании, потому что мистер Сондерсон живет только ради своих орхидей.

– Они очень очаровательны, – мечтательно сказала Майра. – Я тоже почувствовала их очарование. Я единственный член семьи, которого он допускает к своим орхидеям.

– Возможно, ты проводишь там слишком много времени, – перебил ее Кеан. – Эта перегретая искусственная атмосфера…

Майра игриво покачала головой, похлопав его по руке.

– Со мной ничего не случится, – сказала она почти в своей прежней веселой манере. – Теперь, когда ты вернулся…

– Я не одобряю орхидеи, – упрямо возразил Кеан. – Это пародия на то, каким должен быть цветок. Помести орхидею рядом с розой, и увидишь какой искаженной, нечестивой вещью она смотрится!

– Нечестивой? – рассмеялась Майра.

– Нечестивой, да! – они порождения лихорадочных болот и смертоносных джунглей. Я ненавижу орхидеи. Атмосфера в доме орхидей не может быть чистой и здоровой. С таким же успехом можно проводить время в бактериологической лаборатории!

Майра с наигранной серьезностью покачала головой.

– Ты не должен позволять мистеру Сондерсону услышать тебя, – сказала она. – Его орхидеи – это его дети. Сама их таинственность завораживает его – и это действительно очень увлекательно. Смотреть на одну из этих бесформенных луковиц и размышлять о том, какое цветение она даст, почти так же захватывающе, как читать сенсационный роман! Сейчас у него растет одно растение, оно зацветет где-то на этой неделе, и он безумно рад этому.

– Где он его взял? – спросил Кеан без всякого интереса.

– Он купил его у человека, который почти наверняка украл его! В посылке было шесть луковиц; выжили только две, и одна из них гораздо более развита, чем другая; она такая высокая…

Она вытянула руку, указывая на высоту около трех футов от земли.

– Цветок еще не расцвел?

– Нет. Но бутоны огромные, гладкие, яйцевидной формы, кажутся готовыми лопнуть в любой момент. Мы называем цветок "Тайна", и это моя особая забота. Мистер Сондерсон показал мне, как ухаживать за ним, и если окажется, что это новый вид – что почти наверняка, – он собирается выставить его и назвать в мою честь! Будешь ли ты гордиться тем, что у вас тебя есть орхидея, названная в честь…

– В честь моей жены? – заключил Кеан, схватив ее за руки. – Я никогда не смогу гордиться тобой больше, чем сейчас…

Лицо в павильоне для орхидей

Доктор Кеан подошел к окну со старомодными свинцовыми стеклами. У кровати стояла лампа, и он наклонил абажур так, чтобы свет падал на бледное лицо пациентки – Майры Дюкен.

Два дня произвели в ней ужасную перемену. Она лежала с закрытыми глазами и осунувшимся лицом, на котором играли зловещие тени. Ее дыхание было едва уловимым. Репутация доктора Брюса Кеана была вполне заслуженной, но этот случай озадачил его. Он знал, что Майра Дюкен умирает у него на глазах; он все еще мог видеть искаженное агонией лицо своего сына Роберта, который в этот момент ждал, полный невыносимого ожидания, внизу, в кабинете мистера Сондерсона; но при этом он был беспомощен. Он выглянул из вплетенного в розы окна через кустарник, туда, где лунный свет мерцал среди деревьев.

Там были павильоны с орхидеями; и, повернувшись спиной к кровати, доктор Кеан долго стоял, задумчиво наблюдая за далекими отблесками отраженного света. Крейг Фентон и сэр Элвин Гроувз, с которыми он консультировался, только что ушли. Природа болезни Майры Дюкен крайне озадачила их, и они ушли, озадаченные.

Внизу Роберт Кеан расхаживал по кабинету, гадая, переживет ли его рассудок этот последний удар, который угрожал ему. Он знал, и его отец знал, что в основе этой странной болезни лежит нечто зловещее – болезнь, которая началась в тот день, когда Энтони Феррара в последний раз посетил дом.