Отражения

Все это время, подумала я, мне казалось, что этот день – день, когда я выйду из сумрачного Гнезда дель Эйве – просто не наступит. Моя жизнь будет состоять из каллиграфии, прогулок и чтения книг, которые я таскала из библиотеки без зазрения совести и читала отрывками, пытаясь утрамбовать в голове разномастные осколки местной культуры – от истории путешествий и географических открытий до сказок и тех самых «Писем», в которых господин Форжо пытался изложить свои взгляды на женский ум и место женщины в обществе. Но все тот же Форжо стал вестником, не сказать чтобы добрым, и время, до того казавшееся патокой, вдруг ускорилось в десятки раз.

Я скрестила руки на животе, словно попыталась обнять сама себя, и наклонила голову, потому что в носу вдруг защипало. За моей спиной очень кстати обнаружилась ровная, без панелей, барельефов и прочих украшений стена, к которой я прислонилась.

– Не переживай так, – почти ласково посоветовал Кондор.

Он стоял в шаге от меня, совершенно спокойный с виду, уже не такой усталый, как вчера ночью. Мне очень хотелось подойти ближе и уткнуться носом ему в плечо, но я не делала этого. Потому что от одной мысли вдруг стало как-то стыдно и боязно – вдруг меня оттолкнут?

Или вдруг в этот момент мимо кто-то пройдет. Кто-то очень язвительный, например.

– Слишком быстро, – сказала я.

– Не все же тебе отсиживаться рядом с моими тетушками, – фыркнул Кондор, мягко разворачивая меня в сторону библиотеки. – И гулять на воле под ручку с Ренаром, пока я пытаюсь понять, как бы мне оказаться в трех местах одновременно. Но да, очень быстро, – согласился он. – Я думал, у нас будет еще пара дней. С твоего позволения здесь я тебя оставлю, – он остановился перед очередной дверью. – У Присциллы совершенно точно есть ко мне ряд претензий, а я все еще малодушно не готов их выслушивать. И правда, Мари, постарайся придумать это несчастное письмо побыстрее, пусть даже это будет две строчки. Мне кажется, мой отец скоро сделает с Форжо что-нибудь нехорошее.

– Да ладно, – ответила я. – Лорд Парсиваль показался мне, хм, дружелюбным.

– Ты плохо его знаешь, – усмехнулся Кондор. – Он слишком вежлив, чтобы выражать неприязнь напрямую. В отличие от кое-кого другого.

***

Если говорить про Андре Форжо, то стоило отметить ровно четыре важных момента.

Во-первых, он был действительно талантлив. Потрясающе талантлив. Непростительно талантлив – потому что пользовался этим направо и налево, не стесняясь менять взгляды и ценности, если на то была достаточно весомая причина.

Весомые причины в понимании Андре Форжо обычно касались денег и власти, а еще того, какое впечатление он производил на тех, на кого хотел бы произвести впечатление – от сильных мира сего, с которыми его сталкивал долг или обстоятельства, до хорошеньких девушек, с которыми он предпочитал сталкиваться сам. Это было во-вторых.

Ходили слухи, что не только девушек, и Андре не утруждал себя тем, чтобы их опровергать. Это – третье.

И, наконец, он никогда не видел в литературе нечто сакральное и отлично понимал, что в его ситуации не стоит напрасно растрачивать таланты на какие-то эфемерные высокие цели. Романтические иллюзии, по мнению Форжо, мешали спать по ночам, что плохо сказывалось и на цвете лица, и на способности ясно мыслить, а без способности ясно мыслить в его ремесле никуда. Умение видеть красоту было хорошим товаром, а торговля этим умением приносила не только деньги, но и нечто большее.

Его высочество Феликс д’Альвело, к примеру, очень ценил тех, кто способен видеть красоту, поэтому Андре Форжо однажды очень повезло и все еще продолжало везти. Мелкие неприятности он рассматривал как часть увлекательной игры – рядом с Феликсом было невозможно иначе смотреть на мир, потому что по части доставления другим мелких неприятностей принц был настоящим мастером.

И в этом, кстати, тоже было что-то сродни искусству.

Леди Мари Лидделл вернулась в гостиную меньше, чем через пятнадцать минут – Андре бросил взгляд на часы, стоящие в самом темном углу мрачноватой гостиной, как только девушка вышла за дверь в сопровождении своего охранника. Андре и раньше приходилось дарить девушкам из хороших семей подарки не от себя, передавать письма, иногда – тайком, приносить цветы и сладости, чтобы за приятной беседой с соблюдением всех принятых в свете правил вытянуть из леди все нужные признания и опасения. Увы, на леди Лидделл не действовали ни природное обаяние, ни комплименты – она с самого начала смотрела на Андре со странной подозрительностью. Андре надеялся, что эту подозрительность, настороженность и неприязнь леди Лидделл подхватила, как простуду, от Юлиана дель Эйве.

По крайней мере, за время, которое прошло с их первой встречи, леди Лидделл перестала прятаться за чужой спиной.

– Вот, – сказала она, протягивая ему незапечатанный конверт. – Я сделала.

Сказано это было коротко, словно бы кусок льда упал на камни и раскололся.