Отражения

Андре показалось, что как только конверт окажется у него в руке, леди Лидделл с легкой вспышкой исчезнет, переместившись волшебным образом в самую дальнюю комнату в этом проклятом доме, от которого у любого нормального человека холодел затылок и появлялось желание побыстрее сбежать.

– И правда – быстро, – сказал Андре, осторожно взяв ее ладонь с конвертом в свои ладони. Ничего, выходящего за пределы этикета, правила которого здесь, в Галендоре, были, конечно, мягче, чем в Альбе, но под тяжелым взглядом лорда Парсиваля не хотелось нарушить эти правила даже в мелочах.

Девушка дернулась и вздохнула почти судорожно – к счастью, заметить это можно было только с очень близкого расстояния. Например, с расстояния в половину вытянутой руки.

А еще, кажется, после примерки леди Лидделл забыла надеть перчатки. Или оставила их в библиотеке. Пальцы у нее были очень холодные и с пятнами чернил. И свежими, и старыми, въевшимися, как у школьницы.

– Цены вам нет, леди Лидделл, – Андре наклонился и коснулся губами тыльной стороны ее ладони, в тайне надеясь, что леди Лидделл не вырвется и не убежит.

Она не вырвалась и не убежала, но подарила ему такой взгляд, что будь она дебютанткой на балу, Андре бы уже делал ставки на то, что все женихи разбегутся от нее к середине сезона.

– Я непременно передам его высочеству ваше письмо и вашу устную благодарность, – сказал он, позволяя ей отойти на шаг и спрятать обе руки за спину. Бледная, невысокая, в простом зеленом платье, леди Лидделл была ни дать, ни взять примерная девочка, которая задумала шалость и боится признаться в этом старшим, к которым ее вызвали, чтобы спела песенку или прочитала стишок.

– Большое спасибо, господин Форжо, – сказала Мари. От ее тона разве что окна инеем не покрывались. – И отдельное спасибо за то, что любезно согласились побыть моим… почтовым голубем, – ее взгляд метнулся в сторону младшего дель Эйве и на губах, кажется, мелькнул призрак улыбки.

Если это была шутка, то эта шутка совершенно точно принадлежала только им двоим.

И это, пожалуй, стоило тоже передать Феликсу вместе с письмом.

Андре спрятал конверт во внутренний карман бархатного сюртука.

– И вам спасибо, леди Лидделл, – сказал он, кланяясь девушке и легко касаясь рукой груди – там, где сердце. – Смею надеяться, что однажды мне повезёт провести в вашей компании больше времени, чем вы потратили на примерку платья.

Мари Лидделл сощурилась и сжала губы – красивые губы, подумал Андре, только уголки опущены, словно бы леди привыкла печалиться, а не улыбаться. Андре любил наблюдать за людьми и считал себя достаточно проницательным, чтобы делать о них выводы, и леди Лидделл он находил как минимум забавной. Она не умела держать лицо и скрывать свои порывы, раздражение и злость: если внимательно смотреть, если приглядываться к мелочам, то все эти порывы, и раздражение, и злость проступали на ее лице, мелькали в жестах, в том, как она хмурилась, как молчала, как сжимала пальцы, как держала спину и как дышала. Потом она словно бы вспоминала, что должна быть хорошей и славной девочкой, и прятала колючки. Достаточно быстро.

– Возможно, – сказала Мари, зачем-то опять протягивая ему руку – на мужской манер, словно ждала не поцелуя, а крепкого рукопожатия.

Андре решил не испытывать судьбу и нервы девушки.

– Непременно, леди Лидделл, – сказал он, пожимая её ладонь. – Я слишком люблю неординарных людей, чтобы оказать себе в удовольствии побеседовать с вами.

Она приняла комплимент без улыбки, только широко распахнула и без того большие глаза – зеленые, куда более зеленые, чем Андре их запомнил.

ГЛАВА 3: Неправда

Я набралась смелости и вышла из дома одна, не сказав никому, куда я направляюсь.

Мое присутствие и так замечали не часто, думала я, и, если я исчезну на пару часов, то, наверное, ничего со мной не случится. Я неплохо изучила Галендор. Его улицы уже не казались мне лабиринтом, а местные холмы, что бы в них ни обитало когда-то давно, сейчас были всего лишь холмами.

И если бы кто-нибудь заметил, как я иду в утренних сумерках к воротам, отделяющим владения дель Эйве от всего остального города, я могла бы сказать, что просто вышла подышать воздухом. Я же не пленница, в конце концов, и не ребенок, и не замышляю ничего дурного против семьи, которая взяла меня под крыло.

Ворота открылись и пропустили меня.

Ничего не произошло. Не было ни воя за спиной, ни порыва ветра, как там, в Альбе, рядом с домом герцогини, ни потемневших небес. Даже Корвин, появления которого я опасалась, не появился из ниоткуда и не сел мне на голову. Я просто толкнула одну из кованых створок – и сделала шаг за пределы сада.

Ахо, превратившийся на время в мышку, высунулся из капюшона и пощекотал усами мою щеку:

– Как чудесно, человечье дитя, – сказал он ехидно. – Побег из кукольного домика оказался проще, чем можно было представить?

– Замолкни, – ответила я, глядя строго вперед, туда, где дорожка убегала под старую арку и начинался город. – И делай, что велено.