«Отреченное знание». Изучение маргинальной религиозности в XX и начале XXI века. Историко-аналитическое исследование

На первый взгляд академическая филология XV и XVI веков может производить впечатление трезвой переоценки религиозных текстов. Однако если мы пристальнее вглядимся в область филологии, то встретим много акторов, которые хорошо известны из истории эзотерических дискурсов. Все потому, что многие филологи-гуманисты не просто интересовались объективным описанием развития человеческих языков или точной контекстуализацией и переводом античных текстов, многие гуманисты применяют инструменты филологического анализа для поиска изначального языка или Ursprache[529].

Последней распространенной «общей страстью» была астрология. Если герменевтика раскрывала тайны языка, то в астрологии появлялась возможность раскрыть тайну времени, проникнув сразу в будущее, настоящее и прошлое. Штукрад считает астрологию наиболее важным связующим звеном между религиозной и культурной системами эпохи, так как астрология была значительно ближе к математике, медицине и натурфилософии, чем к мистическим и абстрактным философским дисциплинам. По сути, астрология была универсальным инструментом культуры общества Средних веков и Ренессанса, благодаря которому политики, теологи и философы устраивали свою жизнь и планировали жизнь окружающих. Теоретиком, на долгое время сформировавшим систему отношения к астрологии, по Штукраду, стал Исидор Севильский, в своих работах выделивший два типа астрологии: astrologia superstitiosa и astrologia naturalis. Как видно из наименований, первая, претендующая на предсказание характера и будущего человека, является вредным заблуждением, так как попирает свободу воли, вторая, напротив, есть учение об объективном устройстве мироздания и должна входить в необходимый цикл обучения естествоиспытателей, особенно в ее метеорологической и медицинской формах[530]. Именно такое отношение к астрологии как науке, с одной стороны, относящейся к «эзотерическому дискурсу», а с другой — находящей пристанище в научном мировоззрении, оформившем строй Нового времени, и заставляет Штукрада обратиться к теме соотношения исследуемого дискурса с научным мировоззрением.

Дискурс эзотерического в науке и культуре раннего Нового времени

Одна из главных проблем, связанная с восприятием «эзотерического дискурса» и его характеристикой, обусловлена прежде всего жесткой оппозицией науки и религии, оформившейся во всей полноте, по мнению Штукрада, в XIX веке после выхода в свет «Происхождения видов» Дарвина. До этого момента нельзя с полным основанием утверждать, что наука была полностью отделена от религии. Жесткая оппозиция, приведшая в том числе и к появлению так называемых «оккультных наук», понимаемых как псевдонаучные спекуляции многими авторами-исследователями XX века, сослужила плохую службу ученым. Штукрад предполагает, что в сфере взаимоотношений различных полей человеческого знания (науку и религию он безоговорочно к таким причисляет) можно выделить несколько моделей взаимодействия. Первой является модель соревнования, строго разводящая эти две формы и противопоставляющая их предметы и объекты в диаметрально противоположной форме. В таком случае феномен, претендующий быть в равной степени причастным к научной и религиозной сфере (например, антропософия), однозначно попадает в маргинальную область, не признаваемую ни первой, ни второй сферой. Второй формой служит модель гармонии, предполагающая взаимное дополнение науки религией, а религии наукой, берущая свое начало в протестантизме. В этой модели религия и наука во многом отождествляются по своим целям, следовательно, то, что не признается ни первой, ни второй, автоматически попадает в категорию ложной религии (суеверия) и плохой науки. Третьей является модель компенсации, базирующаяся на теории «расколдовывания мира» Макса Вебера. Согласно ей, рационализация всех сфер жизни порождает вакуум в религиозной сфере, который начинает заполняться наукой и искусством, то есть на место религии встают новые формы, отвечающие духу расколдованного мира. Согласно Штукраду, все указанные модели скрыто или открыто подразумевают оппозицию между наукой и религией. Он предлагает четвертую модель «вмешательства», которая настаивает на совмещении двух форм: