«Отреченное знание». Изучение маргинальной религиозности в XX и начале XXI века. Историко-аналитическое исследование

Дальнейшие исследования ведут к еще более тонким разграничениям. Так, на поверку оказывается, что богомилы никогда не были дуалистами. Согласно их учению, первоэлементы, из которых возникли одушевленные животные, созданы Богом, а не дьяволом, следовательно, наша материальная Вселенная не является плодом злого начала, следовательно, в богомильской теологии нет двух начал, равных по чести и сосуществующих друг с другом в форме непрестанной борьбы. Такой взгляд присущ манихеям, многим гностическим учениям, павликианам, но не богомилам. Произведя колоритный миф, элементы которого сильно напоминают гностические, последние не создали строгой дуалистической теологии, а значит, по сути, не были дуалистами и не продолжали линию преемства от гностицизма[761]. Сходная история и с катарами, которые не являются ни продолжением богомильства, ни формой гностицизма. По Кулиану, больше всего катарское богословие напоминает мысль Оригена, причем порой столь совпадая с последней, что чикагский религиовед даже говорит о «возрождении оригенизма в радикальном катаризме»[762]. Катары также не были дуалистами, поскольку дела дьявола в этом[763] мире происходят с позволения Бога, а следовательно, ни о какой оппозиции двух начал не может быть и речи.

Такой разбор можно продолжать и дальше. Если взглянуть на течения Нового времени, хотя бы на уже упоминавшийся экзистенциализм, то мы вновь найдем те же элементы, но поданные в иной конфигурации. Главным отличием здесь будет то, что гностики древности были сильнейшими метафизическими нигилистами, в то время как современные философские школы строятся вокруг нигилизма антиметафизического[764], и сущностная разница здесь, безусловно, колоссальна. Поскольку для одних истинное духовное бытие существует несомненно, для других же нет ничего, кроме этой жизни и бытия человеческой экзистенции. Встречающиеся в современной массовой культуре темы, почерпнутые или сходные с древним гностицизмом, тоже будут своеобразными и отличными от него. Причина все та же — единство человеческого мышления и его принципов. Для Кулиану вся деятельность человека, будь то религиозная, научная, культурная, функционирует по принципам шахматной игры, в которой постоянно необходимо делать выбор из множества возможных вариантов, при этом теоретически игра может длиться бесконечно, но в жизни всегда появляется один очень важный фактор — фактор власти. Именно он прерывает партию, когда те или иные ходы начинают менять строй жизни. Так те или иные идеи становятся еретическими и на них объявляются гонения, проливается кровь, и Кулиану удивляет, что на самом деле

так много крови было пролито за столь малое. Все эти древние еретики, не похожие на нас, жили и умирали за истину, бывшую лишь одним из множества вариантов выбора… единственным их грехом было мышление… проигравшие в истории проиграли не в игре разума, а в игре власти[765].

Таким образом, в теории морфодинамики мы встречаем бескомпромиссную редукционистскую модель, местами напоминающую идеи о роли сознания в религии Крайпла, модель, ставящую жирный крест на теориях духовной инспирации, связи с иными реальностями, особых состояний сознания, единого вневременного гнозиса. Все что есть — это человеческий мозг, функционирующий по принципам компьютера, в который загружена шахматная программа с максимально возможным числом вариантов, и внешний фактор машины принуждения, которая прерывает игру в тот момент, когда игроки слишком сильно в нее погружаются. Более нет ничего.

Казалось бы, какая связь у теории Кулиану с американским подходом к исследованию западного эзотеризма? Действительно, теория морфодинамики идет вразрез со многим написанным в предыдущих главах. Но ведь нас интересуют не только чистые теории, но еще и ученые, их предложившие, их стиль мышления, их взгляды. И здесь личность Кулиану может раскрыться совсем с иной стороны, если мы обратимся к более ранней работе «Эрос и магия в эпоху Ренессанса», в которой вновь поднимается тема эпохи Возрождения и портрет Кулиану как исследователя очерчен более ярко.

«…Наука прошлого, настоящего и будущего»