Отрезок пути

Ладошка нежно поглаживает мои пальцы, и от этого мягкого утешения к горлу подступает комок, а в глазах начинает щипать. Я решаю сменить тему:

– Слушай, малыш, а почему ты так мрачнеешь всякий раз, когда упоминают Дамблдора?

– Ну… – ладошка на мгновение замирает.

Я поднимаю голову. Джинни отводит глаза и сосредоточенно смотрит в маленькое окно, словно ждет сову с важным письмом.

– Можешь придушить меня подушкой, – наконец, через силу говорит она, – но мне кажется, что поступок Дамблдора был подлым. Заставить человека, который столько лет был ему предан, совершить такое, сделать его парией – и это после всего, что ему и так пришлось пережить! Ты знаешь, я никогда не восторгалась Снейпом, но и ненависти особой к нему не испытывала. Меня только бесило, что он по-скотски ведет себя с Гарри. Но и это теперь понятно. Если бы Гарри вдруг вздумал жениться на Чжоу, я вряд ли стала бы пищать от умиления при виде их отпрысков. Когда человек, которого ты любишь… ой, прости, Невилл!

Джинни зажимает рот рукой и виновато смотрит на меня. Я качаю головой – к чему все это, в самом деле? Ей тоже все понятно.

– Это было давно, – снова говорит она. – Время ведь лечит.

– Не всегда, – возражаю я. – Колдография. Подпись. Патронус. Особенно Патронус.

– Просто она умерла – в этом все дело. А он чувствует себя виноватым.

– Да, – соглашаюсь я. – Поэтому никогда не перестанет ее любить.

Джинни вздыхает, явно не зная, что еще возразить. Мне хочется, чтобы она ушла, и одновременно хочется, чтобы она никогда не уходила. Она и не уходит. Ее ладонь снова прикасается к моей руке. Я разжимаю пальцы, переплетаю их с пальцами Джинни. Мне хочется обнять ее, но я не шевелюсь. Боюсь, что это станет последней каплей. В глазах снова щиплет, и мне это совсем не нравится.

Наверное, лучше просто попросить ее уйти, обнять покрепче подушку и лежать так, пока меня не накроет сон. Но я этого не делаю. Если с кем-то я и могу открыто говорить о чувствах, то только с ней. Потому что она поймет. И не осудит.

– Я… я не знаю, что мне делать, Джинни, – говорю я, глядя в сторону. – Я просто не понимаю. Он ведь с пятого курса был ко мне… добр. Просто это не было похоже на доброту в общепринятом понимании. Зачем ему было это нужно? Что это? Ответ Дамблдору, который с первого курса приближал к себе Гарри? Я, правда, не могу понять… Нет, я ни в чем его не виню! Мне было хорошо с ним, – наверное, не ст'oит говорить всего этого Джинни, но слова так и льются, и остановить этот поток я уже не в силах. – Мерлин, мне ни с кем никогда не было так хорошо! Мир вокруг рушится, Кэрроу все больше звереют день ото дня, а мне хорошо, понимаешь! А сейчас, война закончилась, мы в безопасности, и я должен радоваться, но не могу… Я нашел в тайнике письмо… письмо мне…

– Ты прочел его? – тихо спрашивает Джинни, придвигаясь почти вплотную.

Я мотаю головой.

– Но почему?

– Оно предсмертное… я просто не имел права. И потом, – я судорожно сглатываю комок, – это, наверное, прозвучит глупо, но я не хотел искушать судьбу. Ведь он жив, а читая это письмо… я идиот, да?

– Вовсе нет! – уверенно возражает она. – Хотя я бы, наверное, все-таки прочитала.

– Ну, ты же слизеринка…

– Прости?

– Ничего, – я сдавленно фыркаю. – Я просто шучу. А еще мне страшно, малыш. Потому что я не знаю, как жить дальше. Раньше я думал, что меня ждет обычная жизнь. Жена, дети и… и все. Потому что я единственный наследник. Но этого не будет. Я не собираюсь переступать через себя. Но как жить – не знаю. Потому что без него жить не хочу. Могу, но не хочу. И я… я не хочу, чтобы он приходил в себя! Тогда мне придется отпустить его, а этого я тоже не хочу. Но кому какое дело до наших желаний?

Я чувствую на губах соленую влагу и понимаю, что плачу. Давно ли? Не знаю. Горячие слезы катятся по щекам, капают на мантию, затекают за воротник, щекоча шею. Фигурка Джинни за этой пеленой едва различима, и я упускаю тот момент, когда она вдруг прижимает меня к себе. Гладит по волосам и спине, бормочет что-то успокаивающее, от чего слезы начинают литься еще сильнее. Я судорожно сжимаю ее мантию, вздрагивая от спазмов, и никак не могу прекратить это безумие…

То ли слезы вскоре заканчиваются, то я просто устаю, но постепенно начинаю успокаиваться. Джинни продолжает поглаживать мою спину, но теперь от этой ласки мне почему-то хочется улыбнуться. И я улыбаюсь, крепко обнимая ее и по-прежнему не поднимая головы. А еще мне становится немного неловко.

– Хочешь, я останусь? – шепотом спрашивает Джинни.

Я понимаю, что должен отказаться. Это эгоистично – заставлять ее возиться со мной, когда у нее погиб брат, и ей хочется побыть с семьей и с Гарри. Понимаю, но ничего не могу с собой поделать. Если она уйдет, я напьюсь. И тогда мне станет совсем плохо.