– Спокойно, девочка, – сказала Грейс, похлопывая лошадь по шее, и натянула гриву, осаживая животное.
Странный вопль. Люди так не кричат, а если это не человек, значит, здесь нечто с той стороны.
Лошадь пошла рысью, потом остановилась у подножия холма. Новый вопль, настолько яростный, что должен обдирать кожу в горле у бедной женщины. И это кричала женщина, откуда-то слева; а Грейс нужно повернуть направо, к ферме.
Налетел ветер, вздымая клубы снега с земли. Лошадь возмущенно фыркнула.
«У меня нет времени помочь ей, – подумала Грейс, рассеянно похлопывая лошадь, – но меня вернули на землю, чтобы помогать людям, и у меня нет времени отказаться».
Она ударила каблуками, направляя лошадь от гребня холма к тому месту, откуда донесся крик, подбадривая животное возгласами, зная, что время против нее, и с каждой секундой, когда она не мчится к Джо, он ближе к вечному забвению.
«Джо сам рыл себе яму, и кто скажет, что он не должен туда упасть?» – спросила она себя.
«В эту яму попадет не только он, – ответила ей Герцогиня, внезапный голос в голове. – Иначе тебя здесь не было бы. Поэтому у тебя нет времени на кричащих женщин».
Грейс, не послушавшись, направила лошадь по узкой дорожке, ведущей с поля, за копытами стелилась снежная дымка.
Внезапно животное вскинулось, встало на дыбы, и Грейс взлетела в воздух. Сила тяжести – странно, но Грейс по-прежнему ожидала, что она работает, – поманила к земле. Мышечная память внесла свою поправку, убеждая, что из нее вышибло дух.
Она перекатилась несколько раз и остановилась у ног девушки. Точнее, раньше это было девушкой.
Лет пятнадцать, с копной ярко-зеленых волос, дрожащая и холодная, как лед, скорее ребенок, чем девушка на грани женской зрелости. Когда Грейс поднялась на ноги, она увидела безумие на детском лице. Точнее, на том, что осталось от лица; на месте левого глаза была огнестрельная рана. В правом Грейс заметила проблеск осознания.
– Ты меня видишь, – сказала Грейс.
Девушка стиснула руки, шагнула вперед и испустила первобытный вопль, словно пытаясь выкричать из себя все насилие и зло, которые когда-либо испытывала.
– Тебе очень больно, – сказала Грейс. – Я еще не видела такой боли на почвенной стороне.
Она протянула руку и стояла, не опуская ее, но и не заставляя принять. «Она почти потеет болью. Что случилось с этой девушкой? Почему она не смогла перейти?»
В глазах – в глазу – страх, но взгляд все же опускается на протянутую руку.
– Я могу помочь, милая, – сказала Грейс. – Я помогу тебе найти путь. – Она сняла шаль и накинула ее девушке на плечи. – Я не могу обратить время вспять и изменить случившееся. Хотела бы, но не могу. Зато я могу показать тебе путь в иное место. Это не рай, но и не ад. В Загоне есть покой; это трудно объяснить, но легко испытать. Я покажу тебе дорогу, и тогда ты сама увидишь, о чем я.
Крик девушки.
Она смотрит на руку Грейс, потом берет ее.
По Грейс прокатывается судорога; воспоминания девушки, их боль и ужас выставлены наружу.
Ноттингем.
Поездка в машине.
На пассажирском сиденье девчонка по имени Дейзи-Мэй.
За рулем Джо, ее сын.
Ферма.
«Господи, – подумала Грейс. – О господи».
– Мне жаль, – сказала она, притягивая девушку к себе, любой жест казался слишком мелким, слишком неадекватным. – Мне так жаль…
Грейс свистнула, и лошадь порысила к ним.
Взгляд девушки сразу затуманился покоем. Грейс взяла ее руку и положила на конскую гриву.
Девушка не улыбнулась, но и не закричала.
Грейс зашептала лошади в ухо, и та присела на задние ноги. Медленно и осторожно Грейс усадила девушку на спину лошади. Девушка захныкала; легкая паника в глазах, когда лошадь поднялась.
– Она отвезет тебя туда, куда тебе нужно попасть, – сказала Грейс, улыбаясь девушке. – Все будет правильно, настолько, насколько я смогу это исправить.
Она похлопала лошадь, и та тронулась рысью к кучке деревьев в пятидесяти ярдах оттуда.
«И если это обречет моего сына на ад, – подумала она, уходя прочь. – Что ж, значит, так и будет».
Загон трещал.
Чистилище рушилось.
Все было потеряно.
Герцогиня стояла и беззвучно произносила слова царившему повсюду хаосу.
Полудуши карабкались друг другу на плечи – сотни в ширину, тысячи в высоту, все они покрывали стены Загона и бились в стены самого существования. Тысячи собирались группами в тараны, раз за разом врезались в стены. Их усилия вознаграждались волосяными трещинами, а в небе кипели красная кровь и черная сажа.
«Такого не бывает, – думала Герцогиня. – Такого не может быть. Если они продолжат колотиться в стены, тогда…
«Тогда» было немыслимым.
«Тогда» барьеры между Почвой и послежизнью рухнут.
Она отступила на шаг и ударилась о стену, сквозь которую только что прошла, привлекая внимание кучки лишенных, стоящих в нескольких футах от нее. Лишенные задумались, потом испустили пронзительный визг, указывая на нее серыми, корявыми обвиняющими пальцами, и Герцогине почудилось, будто само существование обернулось посмотреть на нее.
«Существование» начало разбегаться.
В ее голове всплыл вопрос, тот, которым она еще никогда не задавалась.