«Надеюсь, – не сказала она, – они ее поймают. А если поймают, надеюсь, не разорвут на части, как кусок мяса».
Однажды Дейзи-Мэй уже чувствовала себя так.
Несколько секунд после того, как яд наконец-то убил ее, – одно из тех странных ощущений, когда твое сознание на грани сна, но тело восстает, рывком пробуждает тебя, заставив поверить, что ты падаешь.
На несколько секунд она тогда поверила, что ферма и женщина, выглядевшая доброй, но оказавшаяся убийцей, – просто затейливый кошмар наркомана.
Потом Дейзи-Мэй осознала, что не может проснуться, потому что ощущение падения закончилось, и, проснувшись, ты вряд ли станешь глядеть на собственный труп. Именно тогда – теперь давным-давно – появилась Герцогиня, обозначив свое присутствие деликатным покашливанием. Она не сочувствовала, не пыталась смягчить обстоятельства, а просто деловито, в стиле матриарха или старшего сержанта, обрисовала ситуацию.
В ту минуту Дейзи-Мэй жутко разозлилась на Герцогиню, но сейчас, когда ее волосы трепал ветер, а она готовилась к столкновению, – решила, что наилучшим будет прощение.
Правда же, что может быть важнее прощения, когда все сводится к нему?
Простить мать и ее небрежение долгом.
Простить бабушку и ее эвтаназию, которую пришлось для нее совершить.
Простить Райана и всю выгоду, которую он извлекал из нее.
Простить Герцогиню и тюремный срок, замаскированный под почетный, который старуха ей навязала.
И, наконец, простить Джо, мужчину, который помогал убить ее, но не смог в момент истины нажать на спуск. Мужчину, который поменялся с ней местами, чтобы она была свободна и у существования появился шанс.
«Я прощаю тебя, чувак, – подумала она. – Тебя и твои факты. Надеюсь, ты в порядке».
Глава 36
Сегодняшний день будет лучшим в моей жизни.
Погода не согласна, но это свойственно линкольнширским зимам: они ломают мебель в пустой комнате, а потом выставляют тебе счет за ущерб. Мне плевать на толстые тучи или сплющенный пейзаж. Они могут заниматься своими делами, а я займусь своими, поскольку у нас с Линкольнширом давно опостылевший обоим союз. Пусть оставят себе дом и коллекцию дисков. Мне нужна только Клэр.
Я давлю на газ, потому что, когда речь идет о Клэр, слишком рано не бывает, а я уже опаздываю. Оставить все позади никогда не случается так быстро и легко, как ты думаешь, но я стараюсь.
Смотрю в зеркало, надеясь увидеть там только бесконечную ленту асфальта. Вместо нее вижу девушку.
Я вижу Дейзи-Мэй.
Разумеется, я знаю, что на самом деле ее там нет – призраки реальней не более, чем добрые намерения или счастливые концы, – но какая-то часть моего сознания пытается убедить меня в обратном, потому что последнее время я вижу ее везде.
В машине.
В ресторане.
Когда я пытаюсь уснуть ночью.
Она никогда ничего не говорит, никогда не улыбается, не смеется, не плачет или кричит. Просто стоит и смотрит на меня. Девушка, которая мертва уже четыре месяца, девушка, которую отравила моя жена, а я отволок умирать в тайник, – преследует меня, и я не знаю, что с этим поделать.
Я пробовал поговорить с Клэр, понять, не переживает ли она то же самое, – но, конечно же, нет, и она быстро затыкает меня. Впечатляет, насколько эффективно ей удается разложить по ячейкам разные части жизни, засунуть убийство в контейнер и не доставать, пока не потребуется.
«Мы делаем то, что делаем, сейчас, чтобы нам не нужно было это делать потом, – так говорит Клэр. – Такие, как мы, не играют по правилам общества, потому что правила общества не играют с нами. Или, по крайней мере, играют нечестно».
Я соглашаюсь с ней. Я всегда с ней соглашаюсь.
По крайней мере, до той девушки.
Дейзи-Мэй – в присутствии которой я провел три часа – что-то во мне сломала. Нет – то, что мы с ней сделали, что-то сломало во мне. И Клэр знает. Она знает, что я изменился, и не в смысле «вижу повсюду мертвую девушку». Мое сердце больше не лежит к бизнесу «графских трасс». Мое сердце больше не с Питом. Даже, похоже, не с Клэр.
Вот почему я так обрадовался, когда она согласилась уехать со мной.
У нас хватит денег на две жизни, а Пит будет управлять трассами сам. Или бросит их, мне без разницы. У него будет свой мир, а у меня – свой. Мне просто кажется, что в солнечной Калифорнии примириться с собой будет намного легче, чем в слякотном Линкольншире.
На горизонте виднеется ферма.
Я смотрю в зеркало, Дейзи-Мэй там уже нет. Может, она тоже примирилась с собой.
«Дорогой, она умерла от яда в запертой комнате, – произносит в моей голове голос Клэр. – Звучит не слишком мирно, а?»
Я отбиваю этот голос, потому что он принадлежит не той Клэр, которую я знаю.
Включаю поворотник, притормаживаю на травянистой обочине в сотне футов от фермы. Копам здесь делать нечего, и машина, стоящая перед этим убогим домом, привлечет внимание, когда любой взгляд нежеланен.
Я неторопливо иду к дому, хотя мне хочется добежать туда, схватить Клэр, схватить деньги и уехать в закат. В Кармел.