«Они не мстительны, – подумала Ханна. – Они просто рассеянны».
Она улыбнулась и пошла к ним.
«Я собираюсь кое-что с этим сделать. И когда сделаю, когда покажу им свет, они узнают, что такое настоящая мстительность.
А еще они узнают, что снаружи есть целый мир, на который можно излить свой гнев».
Правительницы Загона, прошлая и нынешняя, обозревали свои владения. Там, где раньше был пейзаж, вычищенный от любых примет или особенностей, сейчас стояли кучки поселений; крыши воздевались к вулканическому небу. Лишенные выглядели не такими, как раньше, собираясь группками для утешения; их щелкающий язык был слышен даже отсюда, в нескольких сотнях футов от стены Загона.
Герцогиня покачала головой.
– Шимпанзе в костюмах.
– Ты поставила меня командовать, чтобы сменить тут обстановку, – отозвалась Дейзи-Мэй, – вот я ее и меняю. Они же прекратили бунтовать, верно?
– Но надолго ли это? – сказала Герцогиня. – Они получили атрибуты цивилизации, согласна, но это только атрибуты. В небе будет появляться трещина, и она останется их единственным шансом добраться до Следующего Места. Как ты думаешь, долго ли несколько глиняных хижин смогут тушить огонь этого гнева?
Дейзи-Мэй прикусила губу.
– Людям нужна цель. Это правда, будь ты подростком на Почве или полудушой в чистилище. И я собираюсь дать им цель.
Герцогиня настороженно посмотрела на нее.
– Ты что-то затеваешь.
– Что-то затевать – это потирать руки, сидя в каком-нибудь вонючем логове. Я освобождаю людей, Рейчел.
Дейзи-Мэй заметила вспышку гнева на лице пожилой женщины; обращение по имени ломало протокол, существовавший тысячелетиями. Потом гнев ушел.
– Не рассказывай мне, что ты планируешь. Я только рассержусь, и именно по этой причине я тебя выбрала. Ты – будущее, а я скоро стану забытым прошлым. Так все и должно быть. – Герцогиня вздохнула, с признательностью глядя на картину перед собой. – Немного есть вещей в этом месте или в моей бывшей работе, по которым я буду скучать, но этот вид – одна из них. Если тебе когда-нибудь потребуется подумать или принять решение, которое не хочешь принимать, здесь не самое плохое место для уединения. – Она повернулась к Дейзи-Мэй и протянула руку. – Удачи.
Дейзи-Мэй, фыркнув, не обратила внимания на руку и обняла пожилую женщину.
– Рукопожатия для мертвых. В мою смену мы обнимаемся.
Герцогиня застыла, потом немножко расслабилась и потрепала девушку по спине.
– Кажется, ты нервничаешь.
– Ну да, я нервничаю.
– Это место не отличается от любого другого, – сказала Герцогиня. – Жаркое, тусклое, изолированное, возможно, но в остальном обычное место.
– Оно не было таким, когда я была внутри, – ответила Дейзи-Мэй. – Это «место» сидело у меня в голове.
– Сейчас будет иначе. Теперь ты посетитель, а не заключенный.
Дейзи-Мэй выдохнула, пробежалась на месте, собираясь с духом.
– Он больше не может повредить тебе, – сказала Герцогиня.
– Легко говорить… Тебя этот козел не глотал целиком.
– Ты – страж Загона; даже он не настолько глуп, чтобы навредить тебе.
Герцогиня отступила на шаг, оценивая черную кожаную куртку девушки, футболку с группой «Рэмоунз», узкие джинсы и новенькие «Конверсы».
– Не тот костюм, который бы я выбрала, но он сгодится.
– Ты не сказала, куда собираешься, – заметила Дейзи-Мэй. – Мне вроде как нужно знать такие вещи.
– Тебе абсолютно не нужно знать такие вещи. Новому лидеру совсем ни к чему, чтобы старый заглядывал через плечо и неодобрительно цокал языком, а уж поверь, этим я и занималась бы.
– Дай подсказку, – сказала Дейзи-Мэй. – Не хочу думать, что ты уйдешь в пустошь на сорок дней и сорок ночей.
Герцогиня подняла сумку и перекинула ее через плечо.
– Мне нужно заняться семейными делами на Почве.
– Та беловолосая девчонка?
Герцогиня кивнула.
– Я не смогу отдохнуть, пока не найду ее. Она опасна, и мне не нравится, что она бесконтрольно бегает по Почве.
– А как ты собираешься пройти через Жижу, если отравила ее?
– Оставь это мне, ладно?.. – Герцогиня отдала честь. – Удачи, Дейзи-Мэй. Хотя, по правде, я скорее предложила бы эту банальщину Ксилофонному Человеку. У меня такое чувство, что, когда ты с ним разберешься, она ему понадобится.
На самом деле ему следовало бы наслаждаться больше.
Джо Лазарус был истекающей болью и бесконечной мукой, и для Ксилофонного Человека не было запаха слаще. Тогда почему этот запах отдавал кислятиной?
Потому, что Лазарус не был той девушкой.
Девушка испортила вкус.
Этот изысканный юный цветок, запертый в собственном гниющем теле, с ее подлинным, сияющим благородством души. В Яме не подавали таких деликатесов; тамошние лакомства были джо лазарусами этого мира, их души скорчились и почернели, когда выбирали не ту дорогу в своей почвенной жизни. Джо был «Макдоналдсом», дешевой, иногда необходимой пищей, о которой забываешь через десять минут; Дейзи-Мэй была наилучшим стейком, который он когда-либо пробовал, блюдом, которым он по праву должен был наслаждаться вечно.