Отряд: Разбойный приказ. Грамота самозванца. Московский упырь

— Ну да, что гнал войска Годунова, что громил их и в Путивле, и под Кромами… Боевой атаман! Государь ему безмерно денег пожаловал, и меня не обидел, — третий месяц уже никак пропить не можем!

— Вижу, как вас пожаловали, — Иван скептически усмехнулся, кивая на бездвижно лежавшего Галдяя. — Последнюю рубаху с парня сымаете.

— Так ведь, — Михайла подмигнул, — всех же денег мы с собою не носим, не дураки, чай… Вот и кончились невзначай, а сходить лень.

— Он там не мертвый часом? — Иван склонился над подьячим. — Нет, вроде, дышит… Проша, отнеси-ка его на улицу, а я сейчас…

Атаман Корела единым жестом расчистил места за столом. По всему видно — его здесь побаивались и уважали, как, впрочем, и Михайлу. Целовальник поспешно принес водку, улыбнувшись Ивану, словно лучшему другу:

— Кушайте водочку на здоровье, господа хорошие. Славная водка.

Атаман вдруг схватил целовальника за грудки:

— Говорят, ты ее водой разбавляешь, кабацкая теребень?!

— Что ты, что ты, господине, — целовальник испуганно замахал руками. Иван вдруг перехватил его взгляд — пристальный и цепкий, — направленный на Прохора, выходящего с Галдяем на плече. Ага…

— Долго пить не буду, — сразу же предостерег Иван. — И не потому, что не хочу вас уважить, — дела.

— У всех дела, Иване! — расхохотался Михайла. — Вот, ты думаешь, почему я пью? Оттого что скучно! Эх, сейчас бы войну какую-нибудь, да на лихом коне, да с сабелькой! А, атаман?

— Похоже, он спит уже, — Иван покосился на поникшую голову атамана.

— Вот вам еще водочка, господине, — юркий целовальник поставил на стол глиняный штоф и, нагнувшись к уху Ивана, тихо спросил: — Девочек не желаете?

— Умм… Не сегодня. Сегодня водки!

— Понял!

Немного выпив, Иван вдруг улыбнулся, только теперь оценив всю задумку Овдеева. Ну, конечно же, не могло такого быть, чтобы целовальники и прочая кабацкая теребень не знали бы в лицо приказных из той чети Земского двора, что непосредственно занималась уличными разбоями, кражами и прочей водочно-торговой мелочью. Конечно же, их здесь хорошо знали. А вот Ивана, Прохора, Митьку и уж тем более Галдяя — нет! На том, видно и строил свои расчеты хитрый Овдеев. Молодец. Что и сказать — молодец. Нет, в самом деле…

— Капусточки не угодно ли?

Снова целовальник! Ох, не зря он так настойчиво пристает. Вот, сейчас снова выпивку притащит.

Иван не пил, пригублял, а потому, принюхавшись, сразу отметил для себя резкий запах принесенного целовальником напитка — ну, ясное дело, перевар да еще с какой-нибудь дурь-травой — зельем.

— Ну, пора мне, — шумно попрощавшись с Михайлой, Иван, покачиваясь и глупо ухмыляясь, направился к выходу.

У самой двери остановился, подав знак своим… и почувствовал, как двое невесть откуда взявшихся парней взяли его под руки:

— Домой сведем, брате!

— Пустите! — пьяно дернулся молодой человек. — Сам дойду.

— Не, господине, доведем! — Парни ухмыльнулись и, оглянувшись по сторонам, живо потащили Ивана в темный проулок…

Опа! Затащив, один сразу рванул кафтан, другой — пояс… Ему-то Иван и зарядил от всей души промеж глаз, как когда-то учил Прохор. Впечатавшись спиною в забор, тать изумленно выкатил глаза. Второй тут же выхватил из-за голенища ножик, блеснувший в свете луны волчьим недобрым глазом, и молча выбросил руку вперед — Иван едва успел пригнуться и крикнуть:

— Митька, стреляй!

Да, на кулаки, собственные и Прохора, тут надежда была малой, — слишком уж стремительно все происходило. Юноша упал лицом в траву… И тут грянул выстрел.

Митрий не промахнулся, хоть и темно было, и целился, считай, наугад, — крепкая пуля отбросила в темноту схватившегося за грудь лиходея. Другого утихомирил подбежавший Прохор, хватил разок кулачищем, второго удара не потребовалось.

— Молодцы, — поднявшись, похвалил Иван. — Как там Галдяй, не замерзнет?

— Не. Мы его в траву положили, да и ночь теплая.

Нагнувшись, Прохор потрогал шею подстреленного и уважительно шмыгнул носом:

— Наповал. И впрямь — молодец Митька!

— Не он бы — точно б отведал ножичка, — тихонько засмеялся Иван. — Не думал я, что они так обнаглеют — прямо у самого кабака начали. Нахалюги.

— Непуганые ишшо! — Прохор старательно связывал руки задержанного крепкой пеньковой веревкой. — Ничо, этого на правеж выставим — ужо все про подельничков своих расскажет.

— Расскажет, — ничуть не сомневаясь, кивнул Иван и, холодно улыбнувшись, добавил: — Каты у нас славные, дело свое знают.

— Не виноват я, дяденьки, — заканючил тать.

— Вот кату про то и расскажешь. И про целовальника не забудь.

Тать дернулся:

— Так ведь он, Потаня-целовальник, главный-то лиходей и есть! А язм что, человеце мелкий…

— Вот, молодец, — похвалил Иван. — Не кочевряжишься. Так мы с тобой, глядишь, и без ката договоримся.

— А как же?! — воспрянул духом молодой лиходей.