Отряд: Разбойный приказ. Грамота самозванца. Московский упырь

Так тот гребень или просто похож? Это выспрашивал Прохор уже после свадьбы. Выходило — тот. Крайний зубец обломан, характерные царапины на спине ошкуя — тот. И гребешок сей Иван самолично привез из-под Кром. Подарила та девчонка, Гарпя, сказав, что гребень кто-то оставил иль выронил. Кто?! И где теперь найти Гарпю… Впрочем, о последней как раз доходили слухи, вернее, не столько о ней, сколь о веселых «польских», как их здесь называли, девках. Дескать, они все в Москву подались, за старыми своими кавалерами — поляками, казаками, дворянами. Подались-то подались… только где их сейчас искать? Впрочем, что думать? Лучше уж спросить знающего человека.

Вот к этому-то человеку Иван и направился, благо от приказных палат идти было недалеко, всего-то пересечь площадь. Стояла уже осень, та самая, что зовут золотой: с желто-красным нарядом деревьев, летящими на ветру паутинками в прощальном тепле солнца, с журавлиным курлыканьем в светло-голубом небе. Осень… В середине сентября, как раз после свадьбы, вдруг зарядили дожди, но, слава Господу, вскоре успокоились, словно давая людям время спокойно убрать урожай, и в последнюю седмицу погода установилась теплая, сухая, будто бы снова вернулось лето.

Остановившись у ворот царского дворца, Иван вежливо поклонился страже — польским жолнежам в железных, украшенных петушиными перьями шлемах и кирасах, начищенных почти до зеркального блеска мелким речным песком. Вообще-то, по всем уставам, не рекомендовалось песком латы чистить, но поляки на то плевали, уж слишком большими щеголями были. Как, впрочем, и сам государь.

Едва вспомнив Дмитрия, Иван вздрогнул, — ну, вот он, легок на помине! Как всегда, лихо проскакав через всю площадь наметом, государь ловко выпрыгнул из седла и, бросив поводья стражникам, оглянулся на далеко отставшую свиту. Презрительно прищурившись, сплюнул и покачал головой:

— Эх, бояре, бояре… Мало того, что невежды, так еще и на лошадях кое-как скачут. Словно мешки с дерьмом, прости Господи!

Иван поклонился, приложив руку к сердцу:

— Здрав будь, великий государь!

— О?! — оглянувшись, удивился-обрадовался Дмитрий. — Иванко!

И тут же насупился, сдвинул брови:

— Ну что? Ошкуя поймал, наконец?

Юноша вздохнул — ну и память у государя!

— Скоро словим.

— Да сколько же ждать можно, а? — рассердился царь. — Я вам когда еще говорил? А воз и ныне там? Ужо, переведу всех вас в Сибирский приказ, поедете у меня всю Сибирь мерять да на чертежи-карты накладывать.

— Дело интересное! — оживился Иван.

— Интересное… — Дмитрий несколько поутих. — А с ошкуем-то кто будет возиться?

— Да поймаем мы его, великий государь, очень даже скоро. Все к этому идет. Тут вся загвоздка в том, что затаился он — ничем и никак себя больше не проявляет.

— Ах, вон оно что! — нехорошо ухмыльнулся царь. — Вам, стало быть, надобно, чтоб еще мертвяк растерзанный объявился! Молодцы, нечего сказать!

— Да словим мы его и так, государь, вот те крест! — Иван размашисто перекрестился на сияющие золотом купола Успенского собора.

Царь неожиданно засмеялся:

— Ладно, ладно, верю. Ведаю — серьезные дела быстро не делаются. И все ж — поторопитесь.

— Поторопимся, государь!

Иван снова поклонился, хоть и знал — не любит царь, чтоб за разговорами лишний раз спину гнули.

— Кажется, я вас обещал к себе позвать, поговорить о Франции, об университетах, — вспомнив, мечтательно улыбнулся Дмитрий.

И тут же, при виде подъезжающей свиты, легкая улыбка его сменилась недовольной гримасой, а темно-голубые глаза сверкнули затаенным гневом.

— Эх, бояре, бояре… — не высказал — простонал царь. — Опутали вы меня, зацепили… Теперь без вас и дел никаких не решить… — Он перевел взгляд на Ивана и тихо продолжил, будто жаловался: — Вот и тебя с Митрием хотел бы, а не позвать. Бояре скажут: нельзя шушукаться с худородными, не царское это дело.

— Да уж, — усмехнулся Иван. — Я и не боярин даже.

— Ах ты ж! — Дмитрий вдруг весело засмеялся и с силой хлопнул юношу по плечу. Иван аж присел от неожиданности, — царь был человек не слабый, кряжистый, плечистый. — Ты что ж, намекаешь, чтоб я тебя боярством пожаловал?

— Да упаси Боже! — замахал руками Иван и впрямь ничего такого не думавший.

Однако царь рассудил иначе:

— А ведь пожалую! Вот ошкуя поймаешь — и пожалую. А парням твоим — дворянство московское! Эй, эй! На землю-то не бросайся. Что у вас у всех за привычка такая дурацкая?

— Батюшка, батюшка! — заголосили подъехавшие бояре. — Не изволишь ли отобедать?

— О, явились! — Дмитрий вздохнул и снова улыбнулся Ивану: — Ты вообще чего тут, у дворца, околачиваешься? Боярства ищешь?

— Да нет, Жака… Ну, Якоба.

— А, Маржерета… Во-он он у бояр крутится. Постой-ка! Не у тебя ль на свадьбе он не так давно гулеванил с князем Михайлой, мечником моим, вместе?

— У меня, — скромно потупил очи Иван.

— Тогда жди… Сейчас пришлю тебе Маржерета.

Царь повернулся и в задумчивости направился во дворец. Следом, сверкая парчою и драгоценностями, потащилась свита.

Ждал Иван недолго — Жак выскочил сразу. Улыбнулся:

— Бон жур, Жан!

— Бон жур. Са ва?

— Са ва бьен! Э тю?

— Бьен… — Иван улыбнулся. — Отойдем?

— Давай.