Отряд: Разбойный приказ. Грамота самозванца. Московский упырь

Отойдя с десяток шагов от дворца, приятели остановились.

— Слышь, Жак, — негромко сказал Иван. — Помнишь тех девчонок, где мы… Ну, короче, где мы чуть было не подрались.

— А!!! — хитро улыбнулся француз. — Так ты, кажется, недавно женился. А уже про девчонок спрашиваешь! Что, на новеньких потянуло? И правильно. Жена женой, а девки — девками! — Маржерет залихватски подкрутил ус. — Не ту ли черноглазую ты ищешь… мадьярочку, да?

— Гм… — Иван не знал, что и ответить. И что спросить.

Впрочем, Маржерета и не надо было спрашивать, — о гулящих девках он, казалось, знал все, что и поведал юноше с немалыми и большей частью ненужными подробностями.

— Ага, — не дослушав, перебил Иван. — Значит, на Никольской они?

— Да, там… Не на самой Никольской, а ближе к реке… ну, где рядки. Там и найдешь свою черноглазую. Поклон передавай… Опа!

Француз вдруг, что-то вспомнив, вытащил из-за пазухи мешочек и, подкинув, поймал на ладонь. Мешочек приятственно звякнул.

— Государь от щедрот своих жалует тебя, Жан, тремя золотыми ефимками, сиречь — йоахимсталерами! На счастье молодому семейству!

— Вот славно! — Иван не скрыл радости, — а чего ее скрывать-то? Не каждый день золотые ефимки дарят, тем более — царь. — Вот что, Жак, по такому случаю — с меня корчма.

— Ловлю на слове! — шутливо погрозил пальцем француз.

Приятели распрощались, и Иван не спеша зашагал к приказным палатам, даже не догадываясь, что на сегодня его приключения отнюдь не закончились.

Позади послышался вдруг топот копыт и лошадиное ржание. Юноша оглянулся и поспешно отошел в сторону, пропуская вызолоченную карету с одетым в парчовый полукафтанец кучером на козлах.

— Тпрууу!

Нагнав Ивана, карета остановилась. Приоткрылась дверца:

— Пожалуй, Иван Леонтьевич, подвезу.

— Да мне не далеко.

— И все же!

Голос прозвучал настойчивее с этакими властными интонациями. Ну, конечно же, властными, какими ж еще, не простолюдины же по Красной площади в золоченых каретах катаются?!

Пихнув за пазуху мешочек с только что полученными ефимками, Иван заинтригованно полез в возок и уселся на обитое сафьяном сиденье… Лошади медленно тронулись.

— Хе-хе… — ласково улыбнулся парню какой-то сивый, богато одетый старик… ну, не совсем старик, а так, пожилой. Противный такой с виду, и бороденка будто бы даже сальная. Голосок тоже мерзкий — скрипучий такой… Господи! Уж не из мужеложцев ли? Ну, с такими разговор простой, — как учил Прохор, с ходу правой в ухо! Впрочем, старичок, кажется, не приставал… Попробовал бы!

— Говорят, ты, Иване, с племяшом моим, князем Михайлой дружишься?

А старичок-то знакомый… Ну, еще б не знакомый! Князь Василий! Василий Шуйский — Рюрикович, опальный боярин, не так давно полностью прощенный царем.

— Ну да, — юноша кивнул. — Князь Михаил — человек честный и славный.

— То так, так, — внимательно рассматривая Ивана, закивал старый князь. — Государь тебя подарком пожаловал?

Иван моргнул, — ну и князь, уже и это знает! Не счел нужным таить, кивнул:

— Пожаловал.

— Векселем или златом?

Ну до чего ж любопытный!

— Ефимками.

— Это хорошо, — дребезжаще рассмеялся князь. — Векселя-то государевы казенный приказ к оплате не принимает.

— Как это не принимает? — удивился Иван.

— А так! Злата в казне — кот наплакал. Щедр государь без меры. Не дергайся, не в твой огород камень.

— Да я и не…

— Князь Михайла, племянник мой, тебе на свадьбу что подарил?

— Саблю татарскую, — похвалился юноша. — Рукоять смарагдами изукрашена.

— Хэк… саблю, — презрительно бросил Шуйский. — На вот!

Он взял с сиденья рядом с собой небольшой сверток, развернул — в глаза Ивану метнулось сиянье золота и рубинов.

— Невесте твоей ожерелье… Верней, теперь уж — супруге.

— Благодарствую! — Иван, не чинясь, принял подарок. А чего б не принять? От прощенного-то боярина, тем более родного дядюшки… ну, если и не друга, то приятеля — человека, несомненно, честнейшего.

— У ворот тебя высажу, — улыбнулся князь. Глаза его, впрочем, смотрели настороженно и цепко. — Это хорошо, что ты от подарка не отказался… Молодец.

Оказавшись на улице, Иван поклонился князю. Тот кивнул в ответ, и карета небыстро покатила в ворота.

— Ну и денек! — покачал головою Иван. — Этак не одну лесопильню можно будет на тихвинском посаде поставить, а две… или три даже!

Гарпю он отыскал там, где и говорил Маржерет — у рядков, на Никольской. Конечно же, не в ряду девиц с кольцами в губах — те были местные и чужих ни за что не пустили бы, — а невдалеке, ближе к речке. Там же, у реки, паслись кони и стояли кибитки. Не гулящие, а перекати-поле какие-то. Интересно, а зимовать они где собрались?

Девчонка узнала Ивана сразу, вынула изо рта кольцо — знак продажной любви, — улыбнулась:

— Идем в кибитку?

— Идем, — легко согласился Иван. — Только не затем, зачем ты думаешь.

— Интересно… — Гарпя на ходу оглянулась. — Зачем же?

— Вот! — Поднявшись в кибитку, Иван протянул девушке гребень. — Узнаешь?

— Нет… Впрочем…

Взяв гребешок, Гарпя поднесла его к глазам, всмотрелась: