Отрицание смерти

…наконец, именно понимающий психоаналитик вернул настороженного невротика к тому самопознанию, из которого тот хотел сбежать. В целом психоанализ потерпел терапевтическую неудачу, усугубив психологизацию человека, а не исцелив его³².

Или, лучше сказать, психоанализ провалился терапевтически тогда, когда фетишизировал причины человеческого несчастья в сексуальность, и когда сам стал претендовал на всеобъемлющее мировоззрение. Вместе с Ранком мы можем заключить, что религия «не хуже психологии», поскольку предполагалось, что последняя ее заменит³³. В некотором смысле религия, конечно, даже лучше, потому что сталкивается с фактическими причинами универсального чувства вины; но в некотором смысле намного хуже, потому что обычно усиливает родительскую и социальную власть и делает путы косвенной вины еще более крепкими и страшными.

Невозможно ответить на разрушительную релятивизацию Ранком современной психологии³⁴. Достаточно посмотреть на растущее число психологических гуру вокруг, чтобы понять живую историческую природу этого явления. Современный человек начал смотреть внутрь себя в XIX веке, надеясь найти бессмертие новым и безопасным способом. Как и люди на протяжении всей истории, он хотел героического апофеоза, но теперь его было некому обеспечить, кроме психологического гуру. Человек сам завел себя в тупик. В этом смысле, как сказал Ранк (с некой долей веселой иронии): психотерапевты «являются, так сказать, продуктом деятельности невротика в связи с его болезнью»³⁵. Современному человеку нужна сущность, к которой можно обратиться за духовной и моральной зависимостью, и, поскольку Бог оказался в изгнании, терапевт должен был заменить его – так же, как раньше это делали любовник и родители. Вот уже несколько поколений психоаналитиков, не понимая этой острой проблемы, пытаются выяснить, почему «прекращение переноса» в терапии является, во многих случаях, крайне сложной проблемой. Если бы они прочитали и поняли Ранка, они бы сразу увидели, что «внешняя сущность» терапевта – это новый Бог, который должен заменить старые коллективные идеологии искупления. Поскольку человек не может служить Богом, это порождает действительно дьявольскую проблему³⁶[101]. Современный человек приговорен искать смысл своей жизни в психологической интроспекции, так что его новый исповедник – психоаналитик – должен обладать огромным авторитетом в интроспекции. Если это так, «пределы» сознания пациента ограничены кушеткой в кабинете аналитика и проецируемым оттуда мировоззрением[102].

В этом смысле, как глубоко понимал Ранк, психоанализ фактически сводит на нет эмоциональную жизнь пациента. Человек хочет сосредоточить свою любовь на эталоне силы и ценности, и аналитик говорит ему, что все сводится к этапу его раннего развития и, следовательно, является относительным. Человек хочет найти и испытать удивительное, и аналитик говорит ему, как все обстоит на самом деле, насколько клинически объяснимы наши глубочайшие онтологические мотивы и чувство вины. Таким образом, человек лишается той абсолютной тайны, в которой он нуждается, и единственное, что остается всемогущим, – это человек, который ее объяснил. И поэтому пациент цепляется за аналитика изо всех сил и боится прекратить анализ[103].

Ранк и Кьеркегор: слияние греха и невроза