Отрицание смерти

Что выделяет размышления Тиллиха о Новом Бытии, так это то, что в нем нет никакой бессмыслицы. Тиллих имеет в виду, что человек должен иметь «мужество быть собой», чтобы стоять на ногах, противостоять вечным противоречиям реального мира. Смелая цель такого рода «мужества» – впитать в себя максимальное количество небытия. Как существо, как продолжение всего Бытия, человек обладает организменным побуждением: принять в свою организацию максимальное количество жизненной проблематики. Таким образом, его повседневная жизнь становится действительно долгом космических масштабов, а его мужество противостоять тревоге бессмысленности становится настоящим космическим героизмом. Человек больше не поступает по воле Бога, ориентируясь на какую-то воображаемую фигуру на небесах. Скорее, в своей собственной личности он пытается достичь того, чего сами творческие силы возникающего Бытия достигли с помощью более низких форм жизни: преодоления того, что отрицало бы жизнь. Проблема бессмысленности – это форма, в которой в наше время себя представляет небытие; затем, говорит Тиллих, задача сознательных существ на пике их эволюционной судьбы – встретить и преодолеть это новое возникающее препятствие разумной жизни. В этой онтологии имманентности Нового Бытия мы описываем не существо, которое преображается само и затем чудесным образом меняет мир, а скорее существо, которое берет больше мира в себя и развивает новые формы смелости и выносливости. Оно не очень отличается от афинского идеала, выраженного в «Эдипе», или от того, что для Канта означало быть человеком. По крайней мере, это идеал нового типа человека; он показывает, почему миф Тиллиха о том, что он «действительно сосредоточен» на своей энергии, является радикальным. Он указывает на все уклонения от центрированности в человеке: всегда быть частью чего-то или кого-то другого, защищать себя чужеродными силами. Перенос, даже после того, как мы признаем его необходимые и идеальные измерения, отражает некоторую универсальную измену собственным силам человека, поэтому он всегда поглощен большими структурами общества. Он способствует развитию тех самых вещей, которые порабощают его. Критика гуру-терапии также находит здесь свое отражение: вы не можете говорить об идеале свободы и в ту же секунду добровольно отказываться от него. Этот факт повернул Кестлера против Востока³⁹, также как заставил Тиллиха упорно утверждать, что восточный мистицизм не подходит для западного человека. Это уклонение от смелости, предотвращающее поглощение в себя максимальной бессмысленности⁴⁰[116]. Суть рассуждений Тиллиха в том, что мистический опыт кажется близким к совершенной вере, но это не так. Мистицизму не хватает именно элемента скептицизма, а скептицизм – это более радикальный опыт, более мужественное противостояние потенциальной бессмысленности. Кроме того, мы не должны забывать, что в большинстве случаев мистицизм, широко распространенный в народе, смешивается с чувством магического всемогущества: это на самом деле маниакальная защита и отрицание тварности.

Опять же, мы говорим о высших идеалах, которые всегда кажутся наиболее нереальными, но разве мы можем согласиться на меньшее? Нам нужны самые смелые творческие мифы, чтобы не только побуждать людей, но и, возможно, в особенности, чтобы помочь людям увидеть реальность их состояния. Мы должны быть максимально трезвыми относительно окружающей нас реальности и своих возможностей. С этой точки зрения мы видим, что революция терапии поднимает две большие проблемы. Во-первых, насколько зрелыми, критичными и трезвыми будут эти новые освобожденные люди. Насколько они продвинутся в направлении подлинной свободы; насколько они избегают реального мира и его проблем, собственных горьких парадоксов; насколько они привязаны к своему освобождению, продолжая держаться за других, за иллюзии или за определенность? Если фрейдистская революция в мышлении может что-то значить, то она должна породить новый уровень самоанализа, а также социальной критики. Мы уже видим, что это отражается не только в академическом интеллектуальном сознании, но и в массовом, в газетных колонках писем и советов. Где 35 лет назад вы могли бы прочитать совет влюбленной девушке, которую предостерегали от взаимоотношений со своим парнем, который по моральным соображениям отказывается заниматься любовью? Было сказано, что он, возможно, проецирует на нее свою собственную импотенцию.