Не успели мы это сказать, как уже можем увидеть необъятную проблему, что стоит перед нами. Как можно утвердить свой героизм? Человеку должно быть подобным Богу. Теперь мы ещё лучше видим, как неизбежно чувство вины для человека: даже будучи творцом, он остается тварью, что поражена самим процессом творения. [30] Если ты так сильно выделяешься из общей картины природы, что сам должен создать почву для собственного героизма, это уже слишком. Вот так мы понимаем что-то, что кажется нелогичным: чем больше ты развиваешься как свободный и критически мыслящий человек, тем больше в тебе чувства вины. Сама твоя работа порицает тебя; заставляет чувствовать себя уязвленным. Какое право ты имеешь играть в Бога? В особенности, если твоя работа великолепна, абсолютно нова и необычна. Вы вопрошаете, где же взять власть для представления новых смыслов в мир, сил вынести это. [31] Все сводится к следующему: произведение искусства - это попытка художника объективно утвердить свой героизм в конкретном творческом акте. Это свидетельство его абсолютной уникальности и героической трансцендентности. Но художник по-прежнему существо тварное, и он может чувствовать это сильнее, чем кто-либо другой. Другими словами, он знает, что работа является его отражением, а поэтому она «плоха», эфемерна, потенциально бессмысленна - если только она не обоснована извне, вне себя и его самого.
С точки зрения Юнга, как мы отмечали ранее, работа для художника является собственной проекцией переноса, и он понимает это сознательно и критически. Что бы он ни делал, он привязан к самому себе, не может спокойно выйти из и за пределы самого себя. [32] Также и само произведение искусства удерживает его. Как и любое материальное достижение, оно видимое, земное, непостоянное. Каким бы великим оно ни было, оно все же в некотором роде меркнет по сравнению с непреодолимым величием природы; и поэтому это двусмысленный, вряд ли надежный символ бессмертия. Даже в своём величайшем гении человек по-прежнему остается объектом насмешки. Неудивительно, что исторически у искусства и психоза были такие близкие отношения, что путь к творчеству проходит так близко к сумасшедшему дому и зачастую в нём и заканчивается. Художник и сумасшедший попадают в ловушку своих собственных измышлений; они погрязли в своем комплексе анальности, в своем протесте, что они в действительности являются чем-то особенным.
Весь вопрос сводится к определенному парадоксу: если вы хотите стать героем, вы обязаны отдавать свой дар. Если вы самый обычный человек, вы отдаёте свой героический дар обществу в котором вы живёте, и он оговорен обществом заранее. В случае с художником, он создает индивидуальный личный дар, обоснование собственной героической идентичности, что означает, что он всегда нацелен, хотя бы частично, поверх голов своих собратьев. В конце концов, люди не способны дать бессмертия личной души. Как утверждал Ранк в заключительных главах своего бесподобного произведения «Искусство и Художник», для художника невозможно перемирие с его работой или с обществом, которое её принимает. Дар художника всегда обращен к процессу творения как таковому, к высшему смыслу жизни, к Богу. Мы не должны удивляться тому, что Ранк пришёл к тому же выводу, что и Кьеркегор: единственным выходом из конфликта человеческой природы является полное самоотречение, дарование своей жизни высшим силам. Искупление должно прийти из абсолютного запределья. Как и Кьеркегор, Ранк показал, что это правило применимо к самым сильным, наиболее героическим типам - не к дрожащим и пустым слабакам. Отречься от мира и самого себя, передать свой смысл в руки созидающей силы - те вещи, что человеку достичь труднее всего, и поэтому вполне уместно, что эта задача выпала на долю самого сильного типа личности, обладающего самым большим эго. Великий научный мыслитель, что потряс своими открытиями все мироустройство, Ньютон, был тем же человеком, что всегда держал под рукой Библию.