Отрицание смерти

Итак, большинство людей избегает крайнего фетишизма, потому что каким-то образом они получают возможность использовать свое тело «так, как задумано природой». Они выполняют свою видовую роль в половом акте с партнером без особенной угрозы для себя. Но когда тело действительно представляет огромную угрозу для своего хозяина, тогда, по логике, видовая роль становится пугающей рутинной работой, возможно, даже уничтожающим опытом. Если тело настолько уязвимо, тогда человек должен бояться умереть, когда полностью погружается в телесные активности. Я думаю, эта идея хорошо иллюстрирует то, что переживает фетишист. С этой точки зрения мы могли бы рассматривать любые извращения как протест против подавления индивидуальности стандартизацией видов.

Ранк развил эту идею в своей работе. Единственный способ, которым человечество могло действительно контролировать природу и возвыситься над ней, - это преобразовать половое бессмертие в индивидуальное бессмертие. Ранг очень убедительно резюмирует последствия этого:

... по сути, сексуальность – это коллективное явление, которое человек на всех этапах цивилизации хочет индивидуализировать, то есть контролировать. Этим объясняются все [!] сексуальные конфликты в личности, от мастурбации до самых различных извращений, и прежде всего, стремление сохранять тайну своей сексуальности и сексуального поведения отдельными людьми как выражение личной склонности индивидуализировать в ней как можно больше коллективных элементов.

Другими словами, извращение – это протест против видового сходства, против погружения индивидуальности в тело. Это даже центр личной свободы по отношению к семье, собственный секретный способ заявить о себе вопреки всяким стандартам. Ранк даже выводит захватывающую мысль о том, что Эдипов комплекс в классическом понимании Фрейда может быть попыткой ребёнка противостоять семейной организации, послушной роли сына или дочери, поглощённости коллективом, утверждая свое собственное эго. Таким образом, даже в своем биологическом выражении Эдипов комплекс может быть попыткой превзойти роль послушного ребенка, обрести свободу и индивидуальность через секс, через слом семейной организации. Чтобы понять это, мы должны ещё раз подчеркнуть основной мотив человека, без которого нельзя понять ничего, связанного с жизнью – самовоспроизводство. Человеческий опыт делится на два вида – физический и ментальный, или телесный и символический. Таким образом, проблема самовоспроизводства проявляется в двух различных формах. Одна – тело – стандартизирована и дана изначально; другая – «я» – персонализируется и достигается. Как именно человек собирается добиться успеха, как он собирается оставить после себя копию самого себя или часть себя, чтобы продолжить жить? Он собирается оставить после себя копию своего тела или своего духа? Если он производит потомство телесно, он решает проблему преемственности, но в более или менее стандартизированной видовой форме. Хотя он увековечивает себя в своем потомстве, которое может напоминать его и может нести часть его «крови» и мистические качества его семейных предков, он может не чувствовать, что действительно увековечивает свое собственное внутреннее «я», свою особую личность, свой дух как он есть. Человек хочет добиться чего-то большего, чем просто животная преемственность. Отличающей человека проблемой с незапамятных времен была потребность одухотворить человеческую жизнь, перевести её в плоскость бессмертного, за пределы циклов жизни и смерти, которые характерны для всех других организмов. Это одна из причин того, что сексуальность с самого начала находилась под табу; её нужно было поднять с уровня физического оплодотворения на духовный.

Подходя к проблеме преемственности или самовоспроизводства в её полной, дуалистической природе, Ранк смог понять более глубокие значения греческого гомосексуализма:

В этом свете любовь к мальчикам, которая, как говорит нам Платон, постоянно нацелена на улучшение и совершенствование любимого юноши, определенно выглядит как. . . духовное совершенствование в другом человеке, который превращается в достойного преемника уже здесь, на земле; и это происходит не на основе биологического воспроизводства собственного тела, а в смысле духовного символизма – бессмертия в ученике, младшем.

Другими словами, греческий человек стремился произвести впечатление на любимого юношу своим внутренним «я», своим духом или душой. Эта духовная дружба была предназначена для появления сына, в котором сможет выжить душа старшего наставника:

В любви к мальчику мужчина оплодотворял как духовно, так и физически живой образ своей души, который, казалось, материализовался в эго, столь же идеализированном и максимально похожем на его собственное тело.