Это блестящее предположение позволяет нам понять некоторые из идеальных мотивов гомосексуализма не только греков, но и особо индивидуалистичных и творческих личностей, таких как Микеланджело. Для такого человека, по-видимому, гомосексуализм не имеет ничего общего с половыми органами любимого человека, а скорее представляет собой борьбу за организацию собственного перерождения по «максимально возможному подобию», которое, как говорит Рэнк, очевидно, можно найти в человеке своего пола. В рамках нашего обсуждения мы видим, что эта попытка представляет собой законченный проект causa-sui: создать самостоятельно духовную, интеллектуальную и физически подобную копию самого себя: идеально индивидуалистичный символ самовоспроизведения или бессмертия.
Если комплекс кастрации представляет собой признание ребенком того, что его животное тело является несостоятельным проектом causa-sui, что может быть лучше, чем бросить вызов телу, полностью отказавшись от его сексуальной роли? В этом смысле извращения равнялись бы полной свободе от комплекса кастрации; они – гиперпротест против видового сходства. Но Рэнк так старался подчеркнуть положительную, идеальную сторону извращения, что почти затенял общую картину. Мы больше не древние греки, и очень немногие из нас – Микеланджело; одним словом, мы не руководствуемся идеальными мотивами и не обладаем высшими гениальными способностями. Обычные извращения – это протесты из-за слабости, а не из-за силы; они воплощают собой отсутствие таланта, а не его квинтэссенцию. Если невротик – это «artiste manque», то тем более обычный гомосексуалист – «греческий manque», Микеланджело без силы и таланта. Извращенец – это неуклюжий артист, отчаянно пытающийся создать контр-иллюзию, сохраняющую его индивидуальность, но на основе ограниченного таланта и сил: отсюда страх сексуальной роли, страх быть поглощённым женщиной, поглощённым собственным телом, и так далее. Как указывал Ф. Х. Аллен, более ранний последователь Ранка, - гомосексуалист часто выбирает тело, подобное своему собственному, из-за своего ужаса перед различием женщин, из-за отсутствия у него силы поддерживать такое различие. Фактически, можно сказать, что извращенец представляет собой стремление к индивидуальности именно потому, что он совсем не чувствует себя индивидуальностью и не имеет силы поддерживать собственную идентичность. Извращения представляют собой жалкое и смехотворное притязание на резко очерченную личность со стороны тех, кто меньше всего подготовлен для реализации такого притязания. Если, как говорит Ранк, извращения – это стремление к свободе, мы должны добавить, что они обычно представляют собой стремление тех, кто наименее к ней подготовлен. Они бегут от видового рабства не из-за силы, а из-за слабости, из-за неспособности поддерживать чисто животную сторону своей природы. Как мы видели выше, детский опыт имеет решающее значение для развития уверенного чувства собственного тела, твердой идентификации с отцом, сильного контроля эго над собой и надёжных навыков общения. Только если кто-то достигнет этого, он сможет «выполнять видовую роль» самозабвенным образом – таким, который не угрожает погрузить его в тревогу аннигиляции.