Отрицание смерти

Фрейд корректировал свои взгляды на протяжении всей жизни, но никогда не отказывался от них. Неудивительно: люди, которых он изучал, продолжали личным образом «подтверждать» их. В анусе и гениталиях, физическом характере семьи и совокуплениях действительно было что-то, что тяготило психику невротиков, словно вековой камень. Фрейд считал, что такая тяжесть должна корениться в незапамятных временах, в моменте появления первого человека из предка-примата. Он считал, что чувство вины, которое каждый из нас переживает глубоко внутри, связано с первобытным преступлением отцеубийства и кровосмешения, совершённого в смутной глубине предыстории; насколько глубоки корни вины, настолько же сильно они путаются с телом, с сексом и экскрементами, с родителями. Фрейд никогда не отказывался от своих взглядов, так как они были правильными в своих элементарных ощущениях (suggestiveness) относительно человеческого состояния - но не совсем в том смысле, в котором он думал, или, скорее, не в тех рамках, которые он предлагал. Сегодня мы понимаем, что все разговоры о крови и экскрементах, сексе и вине, верны не из-за побуждений к отцеубийству и инцесту, не из-за опасений реальной физической кастрации, а потому, что все эти вещи отражают ужас человека перед его собственным первичным животным состоянием – состоянием, которое он не может, особенно в детстве, понять, и состоянием, которое как взрослый он не может принять. Вина, которую он испытывает по поводу телесных процессов и побуждений, является «чистой» виной: вина как запрет, как детерминизм, как чувство собственной малости и ограниченности. Она вырастает из-за ограничений основополагающего животного состояния, непостижимой тайны тела и мира.

Психоаналитики с начала века были озабочены переживаниями детства; но, как ни странно, только буквально «вчера» мы смогли составить довольно полную и правдоподобную общепризнанную картину того, почему детство – такой ключевой период для человека. Этой картиной мы обязаны многим людям, в том числе непризнанному Ранку, но, я думаю, именно Норман О. Браун сложил данные наиболее чётко и завершающе чем кто-либо другой. Как он утверждал в своей собственной интерпретации Фрейда, Эдипов комплекс – это не узко-сексуальная проблема вожделения и соперничества, которую Фрейд вывел в своей ранней работе. Скорее, это Эдипов комплкекс – это Эдипальный проект, который резюмирует основную проблему жизни ребёнка: будет ли он пассивным объектом судьбы, придатком других, игрушкой мира или у него появится активный внутренний стержень – будет ли он управлять своей судьбой своими собственными силами или нет. Как выразился Браун:

“Эдипальный проект не является, как полагают ранние формулировки Фрейда, естественной любовью к матери, однако, как его более поздние работы признают, является результатом конфликта амбивалентности и попыткой преодолеть этот конфликт нарциссической инфляцией²⁰. Суть Эдипового комплекса – это проект становления Богом – в формуле Спинозы, causa sui (причиной самого себя). Кроме того, он явно демонстрирует инфантильный нарциссизм, извращённый бегством от смерти. ”

Если для ребёнка основная задача – это бегство от беспомощности и забвения, тогда сексуальные вопросы вторичны и производны, как говорит Браун:

“Таким образом, опять же, представляется, что сексуальные устройства, прегенитальные и генитальные, не соответствуют естественному распределению Эроса в человеческом теле: они представляют собой гиперкатексис²¹, сверхзаряд специфических функций и зон организма – гиперкатексис, вызванный фантазиями человеческого нарциссизма в бегстве от смерти [11].”