Отрочество 2

— Одна-ако… — удивился Александр Сергеевич, — о попадании в плен Понамарёнка я знал, равно как и об освобождении, но Василий Иосифович подал эту новость чуть ли не как личную заслугу!

Не доверяя свой памяти, он поднял документацию, и с некоторым разочарованием констатировал, что доклады Гурко, отрывки из которых иногда попадали в редакции, достаточно обтекаемы. Прямо о спасении Пономарёнка из плена не говорится, но сама подача данных как бы намекает на участие военного агента в этой операции, как минимум о дипломатической и организационной помощи. А тут такое!

— Придержал, значит? Охо-хо! Аукнется, — посулил он злорадно, — ох и аукнется! Государь, возможно, и простит, а вот общество — нет! Будь это хоть кто иной, можно было бы и замять, но мальчишка, ставший кумиром подростков доброй половины цивилизованного мира, случай резонансный.

— Василий Иосифович, Василий Иосифович… — покачал он головой, не скрывая лёгкого злорадства, — Не думал, что мальчишка так прославится? Или что? Неглупый ведь человек, а поди ты… Впрочем…

Вернувшись глазами назад, он ещё раз перечитал о прохладном и высокомерном отношении к нижестоящим, покивав задумчиво. Пажеский корпус, лейб-гвардия, академия Генерального штаба, офицер для поручений, адъютант, снова офицер для поручений, но уже штаб-офицер. Каста!

Неглуп, образован, но настоящей народной жизни не знает, и вся его блестящая армейская служба просквозила мимо непосредственного командования нижними чинами. В привычных ему рамках, наверное, достаточно эффективен, а вот за их пределами…

— Впрочем, — Посников задумался, — а действительно ли он умён? Или просто… сын прославленного и влиятельного генерал-фельдмаршала?! Где там свои заслуги, где отцовы…

Толстое, многостраничное письмо Александр Сергеевич читал предельно внимательно, и добравшись до тетрадки, подписанной как «Африканские записки», потерял счёт времени.

— … дорогой…

— А?! — вскинулся он на супругу, и заморгал, глядя на висящие на стене часы, — Однако…

— Прости, — повинился он, спешно одеваясь на приём, — зачитался. Очень уж интересное письмо, а потом ещё и такая, знаешь ли… Майн Ридовщина! Всё, милая, всё… идём…

* * *

Блиндированный наш состав ползёт довольно медленно, задерживаясь при всяком косогоре и подозрительном месте. Чуть начинается подъём, и паровоз начинает пыхтеть надсадно, выбрасывая в воздух клубы чорного, едко пахнущего дыма, оседающего вдоль всего состава. Из графика мы никак не выбиваемся, но слышать этот надсадный кашель, ощущать всем телом рывки состава, и вдыхать кисловатую угольную пыль, приятного мало.

Настежь приоткрытая вагонная дверь даёт приток несвежего воздуха, но при закрытии её — вообще зась! Африканское солнце изрядно накалило вагоны, а моё предложение наварить поверху штыри и натянуть полотняные навесы, не прошло.

Идею признали дельной, но увы — в несгоревшей угольной пыли вылетают подчас и кусочки несгоревшего раскалённого угля, губительного для полотнища. Натурные эксперименты отложили на потом, и как водится, времени на них решительно не осталось.

В товарном вагоне только мы с Санькой, самолёты, да всякое оборудование с запчастями. Охрана и хозяйственное отделение в соседних вагонах с обоих сторон.

Взяв губную гармошку, Санька принялся уселся в дверном проёме, наигрывая што-то бравурное, мотая в такт головой и босыми ногами. Я глянул в сторону аккордеона, но лениво. Разлёгшись на походной кровати, начал было подрёмывать, но несколько минут спустя в вагон заскочил Мишка, воспользовавшись очередной остановкой.

— Опять псалмы, — пожаловался он после недолгого молчания, когда вагоны снова тронулись, скрипя и лязгая.

— Буры, — односложно отозвался Чиж, прервав игру.

— Угу… планы говорены-переговорены, всё до мелочей в кои-то веки расписано, — продолжил изливать душу Пономарёнок, — так они то молятся, то псалмы…

— Может, в шахматы? — сменил он тему.

— А давай!

Достав подаренную недавно доску, я принялся расставлять фигурки, любуясь искусной и работой. Чорное дерево с платиновыми вставочками, да слоновая кость — с золотыми. Один из буров в охране вырезал на досуге, а другие — также на досуге, намыли золоту и платину. Щедр африканский континент, ох и щедр…

«— Такое если продать, — мелькнула непрошенная мысль, — всё Сенцово год кормить можно!»

Всколыхнувшуюся совесть успокоил школьными обедами и трудоустройством земляков на работу — хоть в Москву, а хоть и в Одессу! Отчаявшиеся да лёгкие на подъём получили возможность, а оставшиеся — землю. Хватит!

Получасом позже в вагон влез дядя Фима с Ёсиком, и я было подумал, шо к мине, но тот завёл разговор с Санькой, сговариваясь на героический портрет на фоне не то горы вражеских черепов, не то крокодилов, положенных поверх прайда львов. В общем, типичная дяди Фимина вкусовщина, с которой брат пускай сам и борется!

— Прогрессируешь, — похвалил я Мишку, наново расставляя фигурки.

— Всё равно продул, — отозвался тот.