Отрочество 2

Срезал крепкую палку, и пошёл шурудить листву, траву и кустарник, чувствуя себя бывалым натуралистом-гадологом. Многоножки, пауки, разнообразные таракашки, ящерки и змейки разбегаются в панике, яркие и красочные. Есть страховидлые, в каких-то колючках, ворсинках, щетинках, одним своим видом вызывающие крапивную чесотку и опаску. А есть и яркие, будто лакированные, похожие на ожившие брошки и самоцветные камни.

Выгляжу я как бывалый исследователь Африки. Крепкие неубиваемые ботинки, в которых можно пройти пешком через весь континент, проносить до глубокой старости и завещать донашивать внуку, краги поверх, галифе цвета хаки, мышиного цвета сюртук и пробковый шлем. Ну и оружие, куда ж без него — револьвер на боку, пистолет-карабин «Маузер» на перевязи, здоровенный тесак. А ещё компас, бинокль… и я страшно себе нравлюсь!

— Кхм! Прш… — едва успеваю отодвинуться, как очнувшееся тело в сюртуке, выползшее из вагона, орошает кустарник содержимым своего желудка, заодно достаётся ботинкам, брюкам и сюртуку…

… а в паре метров кто-то присел за кустами, звучно пуская газы.

Проза жизни, ети! А што делать? Народ, пользуясь остановкой, облегчается с каким-никаким, но комфортом. Потому как туалет в вагоне он как бы есть, но его как бы и нет — загажен. Ежели сильно припрёт, можно и воспользоваться, но антисанитария там такая, што подхватить какую-нибудь заразу — с гарантией. Практически со штампом.

Состав преимущественно грузовой, пассажирские же вагоны прицеплены как бы не в последнюю очередь — из того хлама, што хранился где-то на глубоко запасных путях. Сплошь вагоны третьего класса для такой же публики.

Повернувшись спиной к вагонам, орошаю обильной струёй деревце.

— А-а! Собака свинская, — срывающийся в истерику фальцет метрах в двадцати, и выстрелы из револьвера, а потом — хохот множества здоровых глоток!

Ситуация почти тут же прояснилась — какой-то неведомый мне Шульц из соседнего вагона присел, а у мудей вылезла голова какой-то местной живности, наподобие сурка. Ну и… с перепугу скакнул, да и тово… в штаны. Самое характерное — не попал в виновника, отчего насмешникам ситуация кажется вовсе уж развесёлой.

Похмыкав, вспоминаю свои обязанности и иду вдоль вагонов общаться. Не помню, как это называется по науке, да и называется ли вообще, но в дороге народ более открыт и дружелюбен.

— Добрый день, парни! — подхожу к группе, выглядящей относительно единообразно, и как бы это… с пониманием момента, што ли. Всё нужное, ничего лишнего — ни убавить, ни прибавить.

Крепкого вида мужики, одеты в недорогую, но добротную одежку без форса. У всех оружие, и держат его как привычный атрибут, но без звериной настороженности, характерной для бандитов.

«— Улыбаемся и машем!»

— Добрый… — смотрят с недоумевающим прищуром, прервав разговор, но потом слышу:

— … репортёр… Россия…

Взгляды становятся доброжелательней, и мне вполне охотно отвечают на вопросы. Старатели из немецкоговорящих — от пруссаков и австрияков с чехами, до голландцев и датчан.

— … Война? А нам она на кой, парень? — потрёпанный жизнью и алкоголем Клаус из Нидерландов цвиркает табашной слюной, сбивая с ветку какую-то страховидлую кукарачу, — Это земля буров, и поверь — они ни на минуту не дают забыть об этом! Воевать за их права и свободы? Ха! Пусть сами и воюют!

— Есть и нормальные! — начинает спорить с ним чех по фамилии Немец или Нимиц, я толком не разобрал, — Дядюшка Пауль[22] тот ещё фанатик, двинутый на Библии, но…

— Именно на Библии и должно быть построено… — влезает в дискуссию третий, оставшийся пока безымянным для меня. Огромный его кадык дёргается на тощей, плохо выбритой шее, а речь запальчива и полна дурно склеенных, часто неуместных цитат из Священного Писания.

— Президент Крюгер… — дискуссии набирает обороты, и я понимаю — единства нет. Ни среди уитлендеров[23], ни — вроде как — у самих буров.

Гудок паровоза, и я заскакиваю внутрь, спеша угнездиться с какими-никакими, но удобствами. Дабы погасить возможное недовольство, достаю из кофра аккордеон и начинаю наигрывать одну из популярных немецких мелодий.

К Претории подъехали под самое утро. Состав затормозил на грузовой станции, где нас уже ждали таможенники. Уитлендеры, зевая и потягиваясь, распространяя вокруг запахи пота, табака и алкоголя, потянулись оформлять свои грузы, у кого они были.

— Репортёр? — удивился сидящий под навесом немолодой бур, повертев в мозолистых руках документы, — Из России?

— С этими-то зачем? — он выразительно поглядел на гогочущую компанию, остановившуюся неподалёку.

Губы бура скрыты окладистой бородой, но могу поклясться, они сейчас сжаты в куриную ханжескую жопку. Не одобряет, значица.

— Боялся английской блокады и хотел попасть сюда как можно быстрее, отвечаю с видом самым искренним и чуточку залихватским.

Не вру, просто не договариваю. От ответственности убегал, от всех этих малознакомых и вовсе незнакомых людей, которые внезапно повисли на моей шее.

И ведь не слезли бы! Неделю бы ещё торчал в португальской колонии, обустраивая всех, переводя, разъясняясь с чиновниками и работодателями.