Отрочество (СИ)

… мне не понять. А местные, так и не задумываются. Кастовость! Сословная, или там денежная, не суть. И держатся! Сами на себя кандалы нацепили, так ещё и придерживают, штоб не сорвали! Гордятся.

Не могут сами, никак не могут. Я твёрдо знаю, што «право имею[39]», и надо мной только Бог.

А большинство принимают правила игры. Сами себя ограничивают прослойками. Старосты да мастера при заводах, благородия да чиновники из канцелярии губернатора. Проще им так. Спокойней.

Ух, как дядя Фима ево тогда! Чистый василиск! Даром што колобок волосатый, и ниже чуть не на две головы, а ажно нависнуть ухитрился над болгарином. И шипение!

Вот в такие моменты и ясно становится, кто до конца жизни во фрунт тянуться будет, несмотря на всю героичность, а кто — повыше влезет. Дух!

В рубке сабельной Момчил может быть и да, особенно если после муштры и в форме, по персту благородия, а так штобы сам… да ни в жисть! За нево думать надо. И решать.

Теперь вот — сопит за плечом угрюмо, молчит обиженно. Но служит! По уставу, а не хотению. Шатается за нами куда ни пойдём. Тенью!

Давит меня немножечко ево обидка, но ничево, держусь. А куда деваться-то?

— О нэ кадар[40]? — интересуюсь у торгаша, и на ломаном русско-турецко-греческом начинаю диалог. Удовольствия — море! Редко покупаю што-то, всё больше так — языками зацепиться. Практика, значица. Ну и сценки! С десяток уже черновиков для статей накропал, и ещё чуть не полсотни вовсе уж набросков. Потому как колорит!

Вторую неделю уже так, торговцы даже узнают. Издали! Руками машут, чаем угощают. Им тоже интересно — кто я, откуда, да прочее. Нормальные в общем люди. Добрые. Улыбаются искренне, рады мне. И не врут ведь! Я такое чувствую.

Правда, не очень понимаю как эти добрые люди христиан на Балканах или в Армении притесняют, иногда вовсе уж кроваво. Да и не только христиан, они и своих же единоверцев могут ни разу не добрее.

Может, у них переключатель стоит? Добрые… щёлк, и толпа озверелая. Ну ли просто — разные. Одни — на полях работают да в мастерских, на рынках торгуют. А которые недобрые — отдельно. В загонах. Ну или в казармах, не знаю. Странно.

На выходе замечаю полицейских, задерживающих какого-то бедолагу. Не моё…

Постоянно кланяющийся оборванец выпрямляется на миг, и я вижу знакомое лицо из окружении я Косты…

… дело…

Несколько шагов, каждый из которых короче другово, выдох… Решительно разворачиваюсь к служителям порядка, и с самой широкой улыбкой:

— Ий, и гюньл, ер[41], уважаемые…

Вижу нахмуренные лица немолодых стражей порядка в потёртых мундирах, которые, похоже, не имеют столь выдающихся лингвистических способностей, как местные торговцы. Умоляющий взгляд на одного из них, пожилого улыбчивого Юсуфа…

… дальше разговор идёт с его помощью.

— Стукнутый… — выразительно стучу себе по голове, показывая на грека. Юсуф улыбается, несколько быстрых слов, но полицейские не в настроении.

— Обычно… — с трудом подбирая слова, — весной или осенью… ку-ку!

Юсуф смеётся, быстрые фразы, от которых на лицах полицейских появляются улыбки.

— Ты ево… знать? — спрашивает торговец.

— Нет-нет! — мотаю головой решительно, — Видеть! Как…

Выразительно обвожу рукой рынок.

… — ты, — кланяюсь Юсуфу слегка, — Омар…

С большим трудом удаётся втолковать, што грека я знаю издали, и исключительно как одессково дурачка. Не сумасшедшего, а так… временами. Находит!

Семьдесят рублей спустя полицейские соглашаются, што помощь блаженным угодна Аллаху, а отданные серебряные часы укрепляют это убеждение. Точно блаженный, а никак не подозрительный тип! Просто несчастный дурачок, будь благословенны его несчастные родители!

— Благодарю, почтенные, — кланяюсь полицейским.

С Юсуфом расстаёмся мы чуть ли не друзьями. Вот ведь, а? Ажно неловко стало от собственново вранья!

— Пошли, — тяну грека за рукав.

— Я… — он начинает сверкать глазами и выразительно играть лицом.

— Ты несчастный дурачок, — говорю с нажимом, потому как чувствую, што этот борец за свободу и всё хорошее, может брякнуть што-нибудь сильно возвышенное и не к месту, — и будешь таковым до возвращения в Одессу! Завтра отплываешь вместе с нами.

* * *

— Врёшь!? — чутка обернувшись на крик, Мишка сверил приятеля взглядом, но увидел в глазах не желание оскорбить, а широкую распахнутость и восторг от интересной скаски, — Вот так штобы просто — билеты на пароходик, шлёп-шлёп колёсами евойными по волнам моря-окияна, и в Царьград?!

Хмыкнув чуть снисходительно, Пономарёнок поудобней устроился на чурбачке, поелозив костлявым задом по неровной поверхности. Пожав неловко плечами под взглядами собравшихся приятелей и просто соседской детворы, он ответил наконец:

— Ну… да. Просто. А ты думал, што как в скаске? С мечом булатным, через горы Железныя, да через смерть Кощееву и вызволение красны девицы? Билеты купили на пароходик, сели, да и поплыли, с купцами да паломниками вместе.

— Константинополь… — мечтательно выдохнул лежащий на вытоптанной траве около дровяного сарая мелкий Ванька пекарёнок, подперев подбородок кулаками, — это все святые места, да?! И щит! Ты щит видал? Олегов?!