Отрывки из обрывков

В перестройку на Пасху и Рождество на богослужениях в больших храмах страны стояла вся партийная советская элита и истово крестилась. Многие из этих людей были в пожилом возрасте. То есть застали, а может, даже и внедряли атеизм как приспособление к жизни в советском государстве. Когда кого-то из них спрашивали, что за метаморфоза, кто поумнее отвечал: «Мы это делали под давлением узурпаторов, но внутри оставались верующими». И они бессонными ночами молились на угол, где висел двухсторонний портрет: с одной стороны – Сталин, с другой – икона.

В основном к концу жизни возникает потребность покаяния. Исповедь – прекрасная придумка. Исповедь при эпитете «тайная». Отпущение грехов происходит через какое-то признание, и тогда есть надежда на индульгенцию.

В случае семейной истории надо понять, насколько признание может ранить близких. В случае государственно-философской можно найти аргументы вынужденности того или иного поступка.

Мой друг Михаил Козаков публично признался в сотрудничестве с КГБ. Мне тоже предлагали сотрудничать. Я был молодым, красивым и популярным, играл в Театре имени Ленинского комсомола и в меня влюбилась жена второго советника американского посольства. Она ходила на все спектакли и приносила огромные букеты.

На пятом или шестом букете ко мне подошли и сказали: «Надо выходить на контакт». Я не был антисоветчиком, а просто не хотел. Я сказал, что не могу войти в контакт с американской посланницей, потому что нельзя оставить ночью слепую мать. Они проверили – мать действительно слепая – и отстали от меня.

А Козаков в аналогичной истории с американской известной актрисой согласился. Я не успел спросить его, зачем он признался, но, зная Михал Михалыча, его раскрепощенные эмоции, его разнообразную и бурную жизнь, думаю, что он вдруг решил обнародовать все. Если заранее просчитывать: какое признание тебя унизит, какое возвысит – это не будет иметь ничего общего с исповедальностью.

Много лет сотрудничаю с журналом «Театрал». Не потому, что хочу гонораров от этого милого профессионально-нужного, поэтому задыхающегося от безденежья печатного органа, а потому что там милые начальники Валерий Яков и Виктор Борзенко, которые умеренно либеральны и с юмором, что немаловажно для такой подозрительной сферы деятельности, как театр.

Мои публикации в журнале в основном «личностные некрологи» друзьям и коллегам. И я хочу попросить редакторов в случае какого-то со мной случая не заказывать случайным людям слезливое вранье по моему поводу, а просто напечатать подборку моих литературных трудов из журнала «Театрал».

Есть такая присказка: «Начать жизнь сначала». Что считать началом? По-настоящему верующие люди началом считают конец. Кем ее начать? То, что не человеком, это точно. Человек – одноразовое животное и очень противное. Собакой или кошкой? Могут вышвырнуть, отправить в приют или отравить. И потом кошки независимы, а собаки – паталогически преданны. Бессмысленная независимость и бессознательная преданность. Бабочкой? Чтобы жить всего несколько дней? Тогда черепахой? Зачем она ползет неизвестно куда и от кого прячется в свой скафандр? О чем можно думать 200 лет? Так что никаких новых начал!

Завещают развеять после смерти прах над морем или горами люди, которые, видимо, не надеются, что следующие поколения придут на могилу выдергивать сорняки. Но, во-первых, оказалось, что просто так не развеешься. Это почти так же трудно узаконить, как найти место на элитном кладбище. А во-вторых, вспоминается старый анекдот.

Теща говорит зятю: «Дорогой, когда я умру, развейте мой прах в саду у дачи над моими любимыми флоксами и редиской».

Зять отвечает: «Нет, мама. Ни за что! Представляете: любой легкий ветерок – и вы опять дома!»

Где лежать на панихиде? Варианты: Театр Сатиры, Театральный институт имени Щукина, просто морг. «Давно я не лежал в Колонном зале…» – одностишие Владимира Вишневского. Давно уже никто не лежит в Колонном зале.

Если умер, будучи на пенсии и являясь в прошлом завсегдатаем какого-то культурного заведения, есть вариант лежать в домах интеллигенции: Доме кино, Доме актера, Центральном доме работников искусств, Доме журналиста.

Если ушел из какого-то культурного заведения со скандалом, то потом лечь там и слушать, как о тебе якобы скорбят, глуповато.

Еще может быть обидно за плохо организованную панихиду. Это элемент зрелища, которое всегда сравнивают с предыдущей: чья панихида была лучше – длиннее, значимее по составу «поздравляющих», количеству цветов и венков.

Нужно думать загодя, на самотек пускать нельзя. Можно вообще прикинуться личностью и завещать отсутствие речей на панихиде. Пусть объявят: «Ушедший просил ничего не говорить, только чтобы музыка». Надо верить в загробный мир и рассчитывать оттуда посмотреть, где тебя похоронят и сколько народу тебя провожало.