Отрывки из обрывков

Если бы решить эти четыре проблемы, можно считать, что жизнь удалась. Самое обидное, что их все понимают, кроме тебя, это бесит и приводит к ощущению зря прожитой жизни. Остальное я прошел и познал – не страшно уходить.

Делать скептически умное лицо, когда не понимаешь предмета рассуждений или впервые слышишь употребляемые термины, – это талант. Можно прослыть или чванливым эрудитом, уставшим от вынужденного общения с дебилами, или просто закривленным гадом.

Когда еще не предполагали, что появится всезнающий Гугл, приобретали энциклопедии и словари. Красиво звучит: «Перечитываю сейчас энциклопедию».

Энциклопедии пухнут и пухнут. Их невозможно освоить раз и навсегда – все время возникают новые имена и открытия. Энциклопедия – тот максимум знаний, который человек должен получить. Все равно забываешь. Но есть злопамятные люди, которые пол-энциклопедии помнят и ссылаются.

Мне кажется, что надо или всю энциклопедию знать, или ничего не знать, а только догадываться. Половинчатость – признак неполноценности.

«Большая иллюстрированная энциклопедия» – обо всем лаконично, доступно. Каталог бренного существования. Зачитываюсь! Смотрю, кто из великих дожил до моих лет или обошел меня? Единицы. Это успокаивает.

Перелистал 32 тома, себя не нашел. Не найдя, пришел к выводу, что, если не стал Эйнштейном или Эйхманом, делать в истории нечего. Просто хорошие или плохие никому не нужны. А как хочется попасть в перечень фамилий эпохи.

«Страна не пожалеет обо мне, но обо мне товарищи заплачут». Эта репличка Геночки Шпаликова из его лирических моноложков. С одной стороны, действительно надеешься, что если не страна, так товарищи заплачут. А с другой – еще неизвестно, заплачут ли и они. Кто-то может тебя забыть, а кто-то уйти раньше. Как им плакать, если их не будет? Если все уйдут – тогда вообще никто о тебе не пожалеет.

Инкриминировать следующим поколениям свое быстрое забвение глупо. Сейчас такое ускорение всех процессов, что человечек, который остался тем же самым, не успевает обрабатывать свежий материал. Такая плотность новых поступлений – и человеческих, и технических, – что завтрашний день вытесняет сегодняшний.

Надежда, что ты будешь иметь какое-то значение в истории этой планетки, утопична. Надежда на мемориальные доски тоже небольшая: они грязные и никто их не читает. Мемориальная доска на доме по закону может появиться только через десять лет после смерти. Это срок выявления надежности.

Когда говоришь «забвение», возникает что-то глобальное. А если перевести на житейский уровень, то все очень просто. Перестают узнавать на улице и спрашивают фамилию в регистратуре. Делал как-то уколы у знакомых врачей. Вальяжно вошел в какой-то кабинет, куда меня провел приятель, а там сидели девочки-студентки, которые помогали врачам регистрировать. Одна спрашивает: «Фамилия». Мой приятель ей сурово: «Ты с ума сошла? Это Ширвиндт!» Она стыдливо поняла, что, видимо, надо меня знать, но, кто я такой, по-прежнему не догадалась. Спрашивает: «Как пишется?»

Раньше, когда я входил в продуктовый магазин около нашей дачи, все покупатели, не говоря уже о продавцах и кассирах, подходили, справлялись о здоровье, помогали выбрать негнилой помидор. С каждым годом узнают все реже и реже. Что делать? Или прекратить ездить в магазин, или начать круглосуточно рекламировать какой-нибудь банк.

Деньги! Очень давно ехал я со съемок из Ленинграда в Москву и оказался в СВ с одним генералом, следователем. Сухой, с интеллигентным лицом. Первые полчаса он якобы читал какие-то материалы, а я якобы читал какую-то книжку. Потом мы оба поняли, что не выдержим, и выжрали бутылку коньяка, он расслабился, и я в процессе разговора заметил: «Слышал, что недавно следователь вашего уровня помог кому-то за взятку». Он сказал: «Ужасный случай, но бывают такие деньги, от которых невозможно отказаться». Это можно перенести на что угодно.

Но кто-то меня все-таки еще знает. Недавно получил письмо: «Здравствуйте, Александр Анатольевич! Пишет Вам Ваня из Санкт-Петербурга. Мне 12 лет, и я являюсь вашим поклонником. Я им являюсь большую часть своей жизни».

Моя любимая передача – брата Женечки Симоновой Юрия Вяземского «Умницы и умники». Я понимаю, что там есть элемент режиссуры и подготовки, но потрясает географический разброс участников.

Допустим: «Клюева Маша, поселок Бздынь Бздыньского района». Она сидит в Бздыни и знает двоюродную сестру Робеспьера. Меня это совершенно умиляет и обнадеживает.

То же в Церкви. Молодое и среднее поколение духовенства. Мало с кем я знаком, но визуально – это другие лица: интеллигентные, красивые, с хорошими лбами и чистыми бородами. Это не хилые служки и пьяные попики из классики. И чем ниже ранг, тем более горящие глаза. Это замечательно, потому что если театр должен существовать, то Церковь не может не существовать.

Отрывок 32. А там-то все-таки что?

С каждым витком жизни все больше ощущаю, что там что-то есть. Часто совпадения бывают такими непредсказуемыми, что думаешь: это может быть только оттуда. Надо себе придумать Бога.