Отрывки из обрывков

63 года я преподаю. Мои ученики – эта бывшая любимая шпана, Вали, Ани и Лёши – стали 60-, 70-летними профессорами Театрального института имени Щукина. Когда детям и ученикам становится за 60 и ты при этом присутствуешь, непроизвольно возникает мысль о бессмертии. И если ты не Кащей, ощущение приятное.

Завкафедрой мастерства актера Павел Евгеньевич Любимцев, очень эрудированный человек, тоже был из этой шпаны, учился с моим ребенком на одном курсе. Недавно ностальгически взял я один отрывочек и делал его в институте с двумя ребятами. Зашел на кафедру, все говорят: «С возвращеньицем!»

Раньше из-за коленки я не мог подняться на четвертый этаж в большой зал, который называется Гимнастическим, – в нем проходят все экзамены и прогоны. Но ректор Евгений Князев вдруг нашел какую-то дырку, чуть ли не мусоропровод прошлого века, и влепил туда лифт. В него могут войти полтора человека из профессуры, но он все-таки поднимает. Поднял и меня.

Вторая отметина – Московский английский клуб. В 2021 году он праздновал 25-летие своего возрождения.

Четверть века назад где-то в подвале около «Современника» покойный теперь уже Сережа Абакумов, нынешний председатель правления Олег Матвеев и я решили возродить великий Английский клуб. Я там вечный сопредседатель совета попечителей. Хотелось попробовать вспомнить о попытках вневедомственного общения – вне своего профессионального клоповника. На 25-летии вспоминали ушедших членов: Святослава Бэлзу, Эльдара Рязанова, Марка Захарова… Для себя я решил, что это у меня было прощание с Английским клубом.

Еще одна отметина – рыбалка. Я рыбачу с моим другом Василием Ивановичем Мальцевым. У Василия Ивановича тоже левая нога не очень, хотя он моложе меня почти вдвое. Мы долго высчитывали такой водоем, чтобы можно было подъехать, спустить неходячие ноги из автомобиля, забросить, поймать, и хорошо бы, чтобы еще кто-то стоял рядом и снял рыбу с крючка. Нацепить червяка я пока могу сам. Но такого места нет.

Остался автомобилизм. Нужно было летом перегнать машину на дачу, и в течение месяца в семье шла бойня. Я бился, орал: «С моей ранней вставаемостью я могу проехать в четыре утра по пустому городу». Ничего не вышло: перегнал внук, а я сидел рядом. Единственное, куда мне разрешают ездить, – в «Пятерочку»: от дачи 323 метра по поселку и потом 20 метров по дорожке к магазину. Эту ездку мне разрешают и то только потому, что Наталия Николаевна не может дотащить в гору эту изжогу.

Днем – живем, врем, едим, худеем, любим, боимся и так далее. Ночью все это пытаемся оправдать. Возникает конвейер ночных страхов. Ночью надо спать, а не делать вид, что страдаешь. Никто не видит. А если кто из рядом лежащих и видит, то, во-первых, не верит, а во-вторых, занят своими кошмарами и не хочет делить кошмары на супружеском ложе, которое придумано, чтобы делить что-нибудь другое.

Я в меру сентиментален. У меня – цинично-ироничная маска, придуманная давно, чтобы никто не лез в душу. С ушедшими друзьями приходится говорить во снах. И очень много снится неожиданных встреч. Ночью есть с кем поговорить. Марк Захаров недавно журил меня за какие-то последние дела.

Сейчас сны стали очень длинными – не потому, что я много сплю, а потому, что сразу начинает что-то сниться. Или эта многосерийность – дурная заразительность от телевизора.

Раньше, когда я еще служил артистом, мне часто снились разные сюжеты, связанные с театром. Например, выталкивают меня на сцену – сыграть вместо какого-то не пришедшего актера в спектакле, которого я даже не видел. Стою на сцене с партнерами, почему-то Сережа Юрский сидит в кресле и что-то мне говорит. У меня – холодный пот. Пока не проснулся и не вздохнул.

Забывание текста совершенно не свойственно мне, а тут вдруг во сне играю какой-то старый спектакль, меня о чем-то спрашивают, а я не помню реплики. Ушел за кулисы узнать у помрежа, нет ли экземпляра пьесы… И все так реально.

Хороших снов не было ни разу. Может, их и не бывает. «Как в страшном сне» – обязательно не успеваешь, обязательно не доезжаешь. Когда убегаешь от погони, когда вот-вот что-то захлопнется над тобой, все равно понимаешь, что проснешься. А если не проснешься и догонят, и захлопнется? Это спокойно-счастливая смерть во сне?

Даже Наталья Бехтерева, наизусть выучившая человеческий мозг, путалась в сновидениях. Зыбкая мечта – тихо умереть во сне. Бред! Кто знает, что кому снится перед смертью?

Отрывок 30. Взялся за гуж…

Кто такой гуж, не знает никто, но, раз за него взялся, сразу одолевает острая тоска по гармоничной личности. Сколько обидных разочарований возникало при ближайшем рассмотрении человеческой особи. За долгую жизнь я наразочаровывался по горло. Сколько гениальных артистов оказывались скупыми, сколько великих ораторов были в общении примитивны, сколько непримиримых борцов с несправедливостью – трусливыми подкаблучниками.

Чтобы не разочаровываться, не надо очаровываться.