— В это трудно поверить, — согласился я, — сам иногда сомневаюсь.
Белый конь объявил шах моему королю, от радости не заметив стоящую неподалеку черную ладью, чем и поплатился.
— Тогда почему они такие?
Этот вопрос и меня интересовал всю жизнь. Фигурки вырезались изо льда с особой осторожностью и подходящими остро наточенными инструментами, это ясно. Для черных фигур, понятное дело, в воду добавили уголь или что-то подобное. Сомневаюсь, что в 19-м веке акварельные краски были всем по карману. Но почему фигурки не тают, учитывая, что они холодные, как и подобает быть льду? Тут и наиумнейший профессор потерял бы дар речи.
Но версия у меня, все же, была.
Я выключил светильник, чтобы наши глаза не заболели от цветной чехарды — хорошего помаленьку, и включил комнатное освещение. Димка огорченно вздохнул, он всегда так делает.
— Потому что наш славный предок любил поступать иррационально… То есть, нелогично… Ну не так, как все.
— Да я понял, — заверил Димка, — и как он поступал?
Оба ферзя, тем временем, вышли со своих позиций, проредив ряды противника.
— Моя бабушка говорила, что он довольно эксцентричным человеком. Полу сумасшедшим, полу юродивым. Только вся его жизнь уже покрыта забвением, слишком много времени прошло. Но он, находясь в нищенском положении, не продал эти шахматы, а ему предлагали, мягко говоря, немалые деньги. Он мог бы безбедно жить до самой революции и делать ледяные шахматы сколько душе угодно. И, возможно, это был самый иррациональный поступок в его жизни.
Белый слон «бьет» черного коня, пешка «ест» коня, угрожая белой ладье. Та благоразумно отступает. Оба ферзя уже грустно стоят возле доски. Что ж, я обещал не поддаваться — моя пешка рвется на горизонталь 1 и никто не может ей помешать. Эндшпиль во всей своей красе.
— А он дожил до революции?
— Нет, он умер от голода задолго до этих событий.
— Но если бы он поступил логично и продал шахматы, то вряд ли смог их делать такими. Он бы стал нормальным, как все.
— Вполне возможно, — кивнул я, — но я бы на его месте подумал, в первую очередь, о семье. Хотя оставить после себя такую вещь, это тоже что-то, да значит. А знаешь, что самое странное в этой истории?
— Что?
— Что он никогда не играл в шахматы.
— Тогда зачем…?
— Он работал одно время в торговом доме каких-то там братьев-купцов, и возможно там, на витрине, и стояли шахматы, и видимо они ему очень понравились. Согласись, человек, впервые увидевший шахматы, не может ими не заинтересоваться хотя бы на пару минут, даже если потом он к ним не прикоснется. Обязательно покрутит пару фигур в руках. И, кстати, наши шахматы, — я указал на доску, — являются промежуточным звеном между солдатами, епископами, боевыми слонами и современными фигурами. Такие теперь можно увидеть в музеях и частных коллекциях.
— Но не ледяные, — с гордостью заключил Димка.
— Раритет из раритетов, — кивнул я.
Черная пешка стала ферзем и при поддержке ладьи объявила белому королю мат.
Но проигрыш нисколько не огорчил Димку. Он вдруг стал задумчивым, словно ему, первоклашке, вдруг задали по математике решить парочку криволинейных интегралов второго рода.
— А я могу научиться поступать ира… ну вот так же?
— Давай попробуем, — улыбнулся я.
Для поиска подходящего примера мне понадобилось три секунды.
— Вот смотри. Каждую шахматную фигуру можно взять с любой стороны под любым углом.
Я взял ладью и повертел ее вокруг оси.
— Любую, но только не коня. Его шахматисты берут за уши, за щеки, за скулы — как там устроена его голова? Это естественно и вполне логично. Но если ты его возьмешь за нос и затылок, и твой конь поскачет бочком-бочком, то уже твое поведение можно назвать иррациональным, то есть, не совсем обычным.
— Зачем его так брать, это же неудобно?
— Я просто привел пример. Поступая необычно, ты смотришь на мир другими глазами. Отказываясь от стереотипов…
Я вздохнул — опять эти «взрослые» слова.
— В общем, у тебя появляются другие способы решения проблем и задач. Конечно, не обязательно расхаживать по улицам в костюме мушкетера или делать вид, что понимаешь птичий язык. Но в итоге ты меняешься сам и меняешь мир вокруг себя. Может и не в глобальном масштабе, но все же.
— Это невозможно, — авторитетно заявил Димка, откинулся на спинку кресла и завел руки за голову.
— Тогда объясни, почему наши шахматы не тают.
Димка ненадолго задумался.
— Выходит, наш предок действительно поступал ира…
— Иррационально.
— Ну да, нелогично поступал.
— Выходит, что так, — согласился я, — как ни странно, это единственное логичное объяснение. Просто, дело-то, не в волшебстве.
— А в чем дело?
— Возможно, будучи от природы наблюдательным и имея аналитический склад ума, он добавил в воду какое-нибудь химическое вещество, не дающее льду таять, или что там могло придти ему на ум? Но тайну шахмат мы, скорей всего, не узнаем никогда.
— Ну-у-у. А так хочется.
— Пусть это будет маленьким секретом нашей семьи.
Димка взял своего коня новым способом и закрыл глаза.
— Что чувствуешь? — поинтересовался я.
Он поставил коня на доску, подышал на пальцы и заявил на полном серьезе: