Оцепеневшие

– Я сказал, нам нужно в больницу! И точка! – Выхожу и громко хлопаю дверью. – Не помогаешь, – показываю я спущенные колеса, – пешком пойдем! На руках понесу. Я сказал, ей надо помочь.

– А я сказал, надоело! Точка! – передразнивает меня прыщавый. – И нам нужна новая машина. Эту спрячем, вернемся в город. И у нее просто царапина, сама пройдет. Смотри, даже крови нет.

Я проверяю, действительно, кровь остановилась.

Я осматриваю лоб Сони, на нем ни следа. Запекшаяся кровь, но нет ни шрама, ни пореза. Я снова проверяю, а пацан тарахтит без умолку.

Говорит, отсидимся, придете в себя. И на Париж. Повезешь на новой машине. Все, как договаривались. Париж, и никаких «но».

– Что творится? Как быть дальше? – рассуждаю вслух.

– Что тут думать? Говорю же. Переведем дух и вернемся в город. Пойдем через лес, напрямик.

Я не соглашаюсь. Зачем?

– Так надо. Иначе у нас не получится, как в тот раз. – Он запинается.

Пацан показывает нам идти за ним. А мы с Соней стоим возле машины. Не пойду я за ним. И в какой тот раз? О чем этот полоумный?

– Что ты имеешь в виду? Что получится как тогда?

– Не получится, как тогда, если не поспешите. Так и будем стоять или начнете слушаться? Скорее, пока вас не арестовали.

Он говорит, проберемся через лес. Говорит, мол, не станут искать там, откуда сбежали. Просит, чтобы мы поверили ему.

– Пошли-пошли. За мной. Я собираюсь вам помочь.

Раскомандовался молокосос. История с лесом так себе. Вечер скоро все-таки. Вот-вот стемнеет. Я не бойскаут, я таксист. Или стриптизерша знает, как ориентироваться по мху и устроиться на ночлег в дикой природе? А может, пятнадцатилетний чокнутый мальчик нас выведет?

– Другого варианта нет. Я так решил, – говорит Кирилл и подмигивает нам.

Он так решил. Решатель, мать его, недоношенный.

– Ну. Что ждем? За мной. Или считаю до трех и иду рассказывать полиции, как ты меня похитил и изнасиловал.

Прыщавый ждет.

– Раз, – тянет он нараспев букву «а». – Два уже было.

Прячем машину. Сталкиваем мой любимый «Форд» на обочину, присыпаем ветками.

– Найдут. Сразу же.

– Не переживай. Обещаю, никогда и никто не найдет.

Пацан уверенно говорит, и я почему-то верю. Не знаю почему, на сто процентов уверен, что так и будет.

Странный он, пацан этот.

Неприятно слушаться подростка, противно, до тошноты гадко. Если он еще раз попробует меня шантажировать, обещаю, его тело никто не найдет.

– Наверное, они уже вычислили владельца «Форда». Наверняка. Здесь без вариантов. Документы-то мои тю-тю… У инспектора остались, – хлопаю себя по карманам.

– Да хватит скулить. Я все устрою, – говорит Кирилл и машет рукой, мол, поторапливайтесь. – Я еще раз говорю, доверься. Чудесным образом все исправится. Все порешаю. – Киря подмигивает.

Решатель недоношенный. Но, кажется, он прав, в сложившейся ситуации меня спасет только чудо.

– Один путь – в тюрьму, – говорит Соня.

Она наконец заговорила. Первое слово после аварии. Хороший знак, приходит в себя. Но лучше бы молчала.

Двигаю ноги, перешагиваю через поваленные бревна.

Вычислили владельца автомобиля, разослали ориентировку по всем городам. Мне конец.

Два часа. Оставалось всего ничего.

И домой, и поесть, и спать. Пятница – самый чес. За ней суббота и еще утро воскресенья.

«Вежливый и приветливый». «Куда едем, сэр?» «Вам удобно, мэм?»

Иду за подозрительным подростком.

– Киря, а ты это… воду в вино не умеешь?

Мелкий хохочет, сверкает брекетами.

– Думаю, я понимаю. Разрыв твоих шаблонов, да?

Я не отвечаю. Не знаю, что сказать. Индиго бешеный.

Переставляю ноги.

Обходим овраг, углубляемся в чащу. А я не перестаю себя ругать.

Вот чувствовал же – чокнутых подбираю. Высади сразу. Ступай себе домой. Покушай рис с подливкой, и спать. Так нет же. Хах. Я тертый, мать его, калач, я профессионал.

Тяжело.

Все тело превращается в вату. Ноги, руки, голова – словно тряпочки болтаются, дышать больно. Возможно, так ощущается отходняк после адреналиновой встряски.

В одной руке тащу пакеты с едой, другой помогаю идти Соне. Она, бедняжка, совсем потерялась. То бьется в панике, то ее неожиданно накрывает истерический смех. Но хотя бы уже не молчит.

Веду ее. А сам устал, готов упасть.

В голове вопросы, в животе алкоголь, в карманах хрустящие стопки, а под ногами сухие ветки.

В лес.

В чащу.

– Если надо, если на то пошло, могу воду и в вино, и в коньяк, – нарушает Киря тишину.

Хочет, наверное, разрядить обстановку.

Я смеюсь.

Хотя непонятно, может, он и не шутит. Хотя, если так разобраться, я и сам могу воду в вино. Всего делов-то – ягоды винограда, сахар, баллон, перчатка и месяц подождать.

– Вов, а ты знаешь, сколько мне лет? – Видимо, надоело мелкому молча брести, приперло пообщаться.

Я говорю – пятнадцать, от силы шестнадцать.

Перешагиваю корягу, пригибаюсь от паутины. Ну максимум ему семнадцать.

– Семнадцать самое большое.

– Да уж. А ты все такой же. – Он смеется.

– Какой?

– Наивный.

Молчу. Он явно хочет продолжить фразу, ждет, что я что-нибудь отвечу, но я молчу.

– Ладно. Расскажу. Мне около двух сотен лет. Точнее не могу сказать, возможно, больше.

Я останавливаюсь, оборачиваюсь, улыбаюсь и показываю большой палец вверх.