Оцепеневшие

Злюсь. На всех! На своих незачатых детей особенно. Я им завидую. Ну правда же. Удобно, если не рождаться. Не родился – не придется маяться, искать смысл жизни. Не придется умирать. Считай, я даже гуманно как-то поступил.

Встаю, подхожу к столу, двигаю рукой в воздухе, и телевизор падает на пол, разлетается на две части. Чуть-чуть полегче становится. Что-то в этом есть, в советах психологов. Нельзя копить все в себе. Нужно выпускать ярость. Бить посуду, кричать. Кажется, помогает. По крайней мере мне. Хочу еще что-нибудь разгромить.

Я поправляю галстук, смотрю на картину. Разноцветные геометрические фигуры. Дорогая, наверное. Я смотрю на нее, концентрируюсь, и масляная краска оживает, узор расползается по углам, сбивается в комок, перемешивается и ползет на обратную сторону рамки, оставляет на стене гладкий, чистый, нетронутый холст.

Правительство. С такой государственной системой по всему миру, и конец света. Даже не удивляюсь. Странным был бы иной итог.

Жаль, не знаю точно, что именно произошло в двухтысячном. Только догадки и полуправда от Кирилла. Что там на самом деле случилось? Парад планет, общее скудоумие, магнитные бури? Может, кто-то из стран нанес ядерный удар и развязалась война?

Продолжаю смотреть на холст. Краска просачивается через ткань, разрывает поры грунтовки, пузырится, вращается, переливается. По центру холста размазывается черная точка. Точь-в-точь как на тренировочном листе.

Это все воспитание. Приучили с детства добираться в рассуждениях до самой сути. Часто сути не найти, оттого еще хуже. Нужно выбрать, кто виноват, назначить крайнего. Приятно, например, винить родственников. Вся ответственность с себя автоматически снимается. Мол, попал в окружение, под дурное влияние. Приятно винить и в то же время совестно. Легче, наверное, детдомовским.

Сажусь за стол. Закуриваю.

Курить стал много больше. И раньше часто смолил, но сейчас… А чего уже терять?

Смерть.

Смахиваю пепельницу со стола, та летит в окно. Навязали, уроды! Навязали курение, пьянство, нормы поведения. Все из-за «этих».

Мертвецы.

Все из-за меня.

Хочу заплакать. Говорят, от слез тоже становится легче. А еще говорят, что человек плачет, когда ему жалко себя. Бедный и несчастный. Обижают. Слезки кап-кап. Защитный механизм. Хочу заплакать. Нужно. Хочу. Но не получается.

Только злость. Агрессия. И ни капли жалости, и ни капли слез. Я мертв. Это правда, это сейчас, это про меня.

– За что? Разве можно со мной так поступать? – кричу во весь голос, глядя в отражение разбитого экрана телевизора, валяющегося на полу.

Я честно жил и в бога верил.

Стук в двери прерывает мои копания в себе. В номер заходит Соня.

– Что орешь? Собирайся. И давай на этот раз постарайся успеть, – говорит, на ходу протягивает мне куртку.

– Что на этот раз?

– Собрался спрыгнуть. Опять. – Она недовольно кривится и разглядывает разбитый телевизор.

Киря ни на минуту не прекращает свои попытки умереть. Каждый день пробует. И каждый день приходится убирать за ним. Достало.

– Давай сама. Я планирую напиться.

– Поезжай. Планирует он. А я собралась посмотреть футбол. Сегодня наши играют. Так что потом напьешься.

– Не хочу. Пусть летит.

– Пусть-то оно пусть. Но разгребать опять мне.

– Плевать.

– И мне плевать. Но очередь твоя, так что ноги в руки и пошел.

Я мог бы еще поспорить. Возможно, даже удалось бы отвертеться. Но настроения нет. Набрасываю куртку, закрываю за собой дверь.

Еду смотреть, как летит этот придурок с крыши и в лепешку об асфальт.

Сегодня я готов смотреть, как все летят, кричат, валятся со всех крыш, всех небоскребов на свете. Смотреть, хлопать в ладоши, улыбаться, а затем прыгнуть следом.

Слышу, как в номере шумит телевизор. Соня восстановила его и уселась смотреть матч. Диктор кричит «опасный момент», я отфутболиваю стул в правый угол коридора, подальше от лифта.

– Штанга, – говорю еле слышно и спускаюсь в вестибюль по лестнице.

Швейцар меня видит и не реагирует. Полусонный, фуражка набок.

– Что вылупился? – кричу на него. – Такси ко входу! Живо!

Человек убегает, и через мгновение я сижу в машине.

– Где у вас в городе самое высокое здание?

Водитель не отвечает. Он занят. Тыкает в навигаторе что-то, оформляет посадку клиента.

– Что молчишь? – не выдерживаю. – Вези давай. Скорее.

«Вежливый и услужливый». «Приветливый и внимательный».

Шины визжат. Пробуксовка. Водитель недовольно косится в зеркало. Догадываюсь, что он сейчас думает, но мне плевать. Машина мчит на юго-запад. К самому высокому зданию.

Лучше бы мне успеть.

Киря умрет у всех на виду. Под ошарашенные крики толпы. Под вой сирен «Скорой помощи». Умрет. И мне придется прибирать, «подчищать» за ним. А я не Соня, для меня это непростая задача.

Должен успеть.

Хотя, признаться честно, хочу видеть, как прыщавый падает. Как его тело, хрустя костями, занимает неестественное положение. Как гаснет огонек в его глазах. Как красная липкая лужица вытекает из его разбитого затылка и покрывает тротуар.

* * *

Перемещение точки по листу. Кажется – нудятина? А вот и нет. С каждым днем занятий ты открываешь в себе новые, невероятные, потаенные возможности.