Оцепеневшие

Одной рукой привычным движением достаю сигарету. Закуриваю. Только сейчас замечаю, что не забрал выигрыш из казино. Вот навел, наверное, шороху. Сидят в недоумении. Думают, наверное, псих какой-то.

На парковке стоит машина дорожной инспекции. Около нее притаились два инспектора. В засаде, мать их. Следят за безопасностью движения. Ловят нарушителей, выполняют план. Место выбрали удачное. Со стороны проспекта их не видно. А там и пешеходный, и знак сорок, и движение по полосам.

Инспектор машет палочкой, и возле него останавливается белая машина. Он что-то говорит в окно.

Я не знаю, за что он там остановил водителя. Я не знаю, возможно, тот и нарушил… Но…

Подхожу к их запаркованному капкану. Возвращаю документы водителю, и белая машина уезжает.

Под маскировкой инспекторы думают, что я их начальник. Я их ругаю, матерю на чем свет стоит. А они слова сказать не осмеливаются. Виновато смотрят на мои ботинки.

Сегодня не повезло им. Сегодня у меня настроение «расплата». Сегодня я поквитаюсь со всеми и за все. Сделаю то, о чем мечтал все эти годы, пока работал в такси.

Сегодня не повезло им.

А завтра…

Завтра, если захочу, газеты напечатают удивительную историю о том, как два инспектора дорожной службы занимались любовью на заднем сиденье служебного автомобиля.

Сегодня я, не оборачиваясь, заставляю замолчать одного и сесть в машину второго. Щелчком пальцев, словно доктор, назначаю им отвезти всю их наличку в качестве пожертвования в храм.

Ударю по самому больному.

Киря учил, мы не можем управлять чужим сознанием. Не можем, как ни старайся.

И это прекрасно.

Сотрудники выполняют мои приказы, их тела не могут сопротивляться, но при этом их сознание все видит и понимает.

– Инспектируйте потихоньку, – говорю и оставляю наедине сотрудников. – Не буду вам мешать.

Иду через сквер.

Отсюда до гостиницы около двадцати минут ходу. Вернусь к половине третьего. Кирилл, возможно, уже спит.

Прикладываю карточку, замок с громким щелчком открывается. В номере темно. Похоже, все спят.

Разуваюсь и ступаю как можно тише.

Телевизор работает. Картинка без звука. Повтор какого-то футбольного матча. Перед телевизором в одежде спит Соня. Кирилла нигде не видно.

Я заглядываю в комнату.

Судя по одеялу, под ним спит прыщавый. Оставляю дверь приоткрытой, иду к столу. Осторожно распаковываю шприцы. Смешиваю ингредиенты для стирания памяти и на всякий случай проговариваю про себя сиськи-сиськи.

«Завтра, сиськи-сиськи, ты умрешь».

– Нет! – говорит Соня.

Я почти роняю шприц на пол.

– Что нет? – шепотом спрашиваю.

Она не отвечает.

Проверяю – спит. Во сне разговаривает.

Убираю коктейль с иглой в карман, захожу в спальню. Сквозняком подергивает занавески. Свет от фонарного столба проникает в комнату.

Подхожу к кровати.

Без лишних рассуждений, быстрым движением втыкаю шприц в шею мелкому и ввожу «лекарство» без остатка.

– Ты что творишь? – спросонья орет прыщавый. – Что ты мне вколол, придурок?

Он кричит, а я повторяю про себя сиськи-сиськи, словно мантру, словно молитву ртом монаха, увидевшего демона. Сиськи-сиськи, он не должен разгадать мой план раньше времени. Когда поймет, что произошло, будет поздно. Нельзя позволить ему убить себя, сиськи-сиськи. Прижимаю его к подушке. Если он выпрыгнет в окно, сиськи-сиськи, воскреснет, и насмарку моя попытка.

– Я тебя спрашиваю! – кричит он, задыхаясь под моим весом. – Совсем ошалел?

Я держу его одеялом. Сейчас на шум прибежит Соня.

«Давай же, сиськи-сиськи, действуй, укол».

– Что здесь происходит? – Соня распахивает дверь и готовится нанести удар. В тусклом освещении ее шелковая блузка блестит и переливается. Я успеваю разглядеть маленькие пуговицы в два ряда на ее блузке, словно черные жемчужины, сверкающие на глянцевой ткани.

– Не знаю! – кричу я и сильнее сжимаю тело Кирилла. – Он с ума сошел.

– Отпусти его! Хватит!

Я надавливаю изо всех сил, Соня стаскивает меня с кровати вместе с одеялом. Кирилл тяжело дышит.

– За что ты его? Что все это значит?

Соня не успевает договорить. Кирилл встает, пошатываясь, идет к окну. Глаза у него стеклянные, походка неуверенная.

– Киря, ответь…

– Я поплавок, – заплетающимся языком говорит Кирилл и свисает с подоконника.

Я подхватываю обмякшего парня, возвращаю на кровать.

– Сам не знаю, что с ним, – говорю и прижимаю его к кровати. – Я вернулся с прогулки, а он у окна. Прыгнуть собрался. Или нет?

– Все ясно. Опять двадцать пять. Наглотался таблеток и в полет.

Соня, кажется, верит мне.

Она предлагает связать Кирю, и мы обвязываем его с ног до головы веревками. Соня подозрительно быстро соглашается помочь, это на нее не похоже.

Я отодвигаю ногой шприц, он закатывается под кровать.

– Не надо.

– Что?

– Не делай из меня дуру.

Я смотрю на Соню, а она продолжает связывать Кирилла. Не могу понять, она догадалась обо всем?

– Я не делаю…

– Твои сиськи-сиськи, может, и задурили голову Кириллу, но не мне. Думаешь, с моим умением маскировки я не чувствую твоих мыслей?

– Тогда зачем?

– Затем, что считаю, что ты прав. Кирилл морочит нам голову. Он нарочно мешает.