Отшельник

Наконец-то его мужское достоинство проснулось и выросло; он пожалел, что не выбрал брюки получше. Если бы он знал, что придется снимать их при женщине! Еще вчера он ни о чем таком и не помышлял, да и сейчас не особенно задумывался. Происходящее казалось ему сном. Ее подстриженные или, может быть, естественно растрепанные колючие волоски, окружающие ярко-красные нижние губы, совсем не похожи на то, что предлагала ему Аннет. С Аннет секс был похож на урок, во время которого она мягко и плавно подводила их обоих к пику наслаждения. Секс становился приятным завершением вечера. С ней он никогда не терял голову – как, впрочем, и она; они не забывались в опьяняющем, дурманящем порыве, не трахались до потери сознания – именно так он сейчас хотел поступить с женщиной, чье имя не мог вспомнить. Сейчас он мог проникнуть в нее только языком. Колючие волосы. Пряный вкус ее влажного лона. И наконец, ее губы – сочнее спелой дыни, в сто раз пленительнее, чем заученный секс с рассеянной шлюхой. Он сам не знал, то ли у нее такой свежий запах, то ли она просто недавно подмывалась. Забытый вкус, запретный, завораживающий. Как будто сама природа смешала коктейль для упорного дурака, которому недостаточно просто видеть и трогать женщину. Ее почти химическая едкость реальна, она глубока. Ему кажется, что все идет как надо. Он был настолько поглощен ею, что до него не сразу дошли ее тихие стоны – они как будто не слетали с ее губ, а исходили из самых легких. Они напоминали кошачье мурлыканье, и похоже, что она не отдавала себе отчета в том, что делает. Когда он надавливал языком чуть сильнее и проникал глубже, она кричала громче. А когда он облизывал ее, не обращая внимания на то, что волосы колют ему язык, когда он обводил языком ее клитор – он разбух и поднялся над губами почти на целый сантиметр, – ее стоны становились гораздо тише. Он не знал, что это значит, но, насыщаясь ею, старался чередовать громкие и тихие стоны. И чувствовал, как она отвечает ему, постепенно все больше заводясь. Дыхание у нее стало учащенным; она отвечала сразу, без задержки. Он никогда не считал себя великим любовником, но сейчас что-то сдвинулось. Может быть, с возрастом он стал лучше? Он перестал быть рабом своего члена; его настолько поглощают зрительные, слуховые, тактильные ощущения, что он полностью растворялся в настоящем. Новые впечатления ошеломили его. Он тяжело дышал, но не переставал действовать. Они оба были возбуждены до последней степени…

Ногу свело судорогой, и он вынужден был сменить позу, но она схватила его за волосы и так сильно прижала его голову к своему паху, что ему стало трудно дышать. Судорога постепенно прошла. Отпустив его, она легла на шаткий стол и задрала ноги. Он как будто оглох; слышал только, как в ушах стучит кровь. Она выгибалась и двигалась все быстрее. Последние горшки с цветами полетели на пол. Ее ноги сжимали его голову. Раньше он ничего подобного не испытывал. За пятнадцать лет брака Аннет ни разу не вела себя так раскованно, как эта сильная женщина. С подругами, которые были у него до Аннет, он не особенно церемонился, считая, что главное – проникнуть в них, заполнить их целиком. И вот, наконец… Каждый может определить, что скоро будет оргазм. Эрхард чувствовал его приближение со страхом и благодарностью. Он боялся того, что будет потом, и был благодарен природе за нежданную награду. Они плыли по течению. Их несло в пропасть. Стол под ними шатался. Она что-то бормотала – кажется по-баскски, но, возможно, это был какой-то испанский диалект, который он не понимал. Казалось, она выкрикивает хриплые проклятия, а может, и нет. Слова сливались со стонами, идущими изнутри. У него воспалился язык; он проникал им все глубже – это он умеет. Она все плотнее сжимала бедра вокруг его шеи. Неужели он весь, целиком нырнул в нее? Его окружало что-то влажное и мягкое. Кажется, что внутри ее все перемещается, освобождая место для него. Все ее тело звенело как струна. Она хрипло стонала, как зверь, рыскающий по лесу, хотя лесов на острове нет; столешница опасно скрипела. Он уколол ногу о кактус, но это было уже не важно. Теперь у него полная эрекция; его член просился наружу. Это было что-то новенькое. Его язык тонул в ней; она дышала часто и неглубоко. Наконец она опала и стала крениться набок. Они оказались под открытым, малиновым небом; из нее сочилась влага, по телевизору смеялась черепашка. Моника закричала. Стол упал, Эрхард вылизал ее всю, до донышка; у него началось извержение – от непривычки его охватил жар. И он погрузился в хаос – бесформенный и бессмысленный.

Глава 58

Они смеялись, ползая между осколками цветочных горшков и сломанных досок; он устало положил голову на ее округлый живот. Она не оттолкнула его.

– У тебя дьявольский язык, – прошептала она.