Отшельник

– С Милли-то? – Эллен засмеялась. – Нет, она была… и есть… лицемерной разновидностью американки: все только на словах и никаких действий. Сейчас она уехала домой, в Штаты, но на следующее лето вернется.

– Вы знаете всех девушек, которые у вас работают?

– Да, большинство. Многие нанимаются только на сезон. Приезжают на одно лето. Для многих из них я как мать. Многие девушки мечтают сбежать от родителей… Конечно, я жесткая и, возможно, многие меня недолюбливают, но, по крайней мере, они знают, как иметь со мной дело, а я стараюсь кое-чему их обучить, учу их ответственности.

– Если кто-нибудь из них вдруг забеременеет, они придут к вам?

Эллен задумалась.

– Пожалуй… но я не скрываю своего отношения к беременности. По-моему, это глупость. Не стоит ставить себя в худшее положение, чем то, в котором мы и так находимся.

– Имеете в виду женщин?

– Я ничего не имею против секса до брака. Развлекайтесь и наслаждайтесь, пока можно. Пробуйте образцы. Но, ради всего святого, не забывайте о презервативах или пилюлях. Как только появляется ребенок – все. Вы больше себе не принадлежите.

А как насчет секса после свадьбы? А как насчет секса с женщиной постарше на садовом столе? «Май Тай» он допил. Время – без четверти пять. Пора ехать в аэропорт. Эрхард бросил на стол несколько евро.

– Сеньорита Эллен, разговор с вами был… как бы это выразиться… захватывающим. До свидания! – Он вышел на улицу и направился к воде. Дойдя до широкого бульвара, поймал такси и сел на заднее сиденье. Он машинально подмечал все огрехи водителя, но не произнес ни слова. Нет ничего хуже, чем везти пассажиром опытного таксиста.

Глава 62

Когда он выехал на магистраль FV-1, на лобовое стекло упала крупная капля дождя. Эрхард разглядывал ее с хладнокровным любопытством; посмотрев на небо, заметил плотные серые облака. Как правило, он любил облака, но сегодня они по какой-то причине казались ему зловещими. Он включил радио и через несколько минут услышал, как ведущий «Радио Муча» говорит о погоде. Когда он жил в старом доме, он, услышав такой прогноз, бывало, спешил домой, чтобы все закрыть и закрепить брезент на крыше. Если приходили козлы, он впускал их в сарай. В дождь они становились пугливыми. Харди способен пробегать большие расстояния в поисках укрытия. Наверное, инстинкт самосохранения заставлял его искать убежища. Но теперь крыша починена, а Харди… кто знает, куда убежало несчастное животное? А самое главное, Эрхард там больше не живет. Теперь он директор. Ему казалось, что дождь возобновится, но нет, он прекратился. Эрхард бесшумно въехал на подземную парковку под домом. Лобовое стекло снова сухое.

В лифте он томился от усталости и нетерпения. И хотя Беатрис пробыла одна всего на несколько часов больше обычного, он чувствовал себя виноватым. Он ведь сам видел, как мочеприемник заполнился почти доверху. Ей трудно будет мочиться… Да, тяжело поддерживать в ком-то жизнь. Иногда Эрхард подозревал, что самой Беатрис жить не хочется. Она как будто старалась по возможности затруднить ему жизнь… Конечно, он помнил слова доктора. То, что он делает, – бесчеловечно и недостойно. Он готов был согласиться с доктором, но понимал, что в любой момент может наступить перелом. Врач сам говорил: есть надежда, что она выживет. Надежда! Если это правда, что еще ему остается? Он будет поддерживать ее независимо от того, сколько у нее шансов остаться в живых.

Он достал ключ и вошел в квартиру. Заметил, что придверный коврик, тонкий, черный резиновый коврик, лежит не на месте. Проверил запасной ключ – по-прежнему приклеен под лестницей. Может быть, доктор заходил, не сказав Эрхарду?

Он запер за собой дверь и поспешил в темную спальню. Услышал странное пиканье. Провел рукой по стене, нашел выключатель от двух ночников. Мигнула лампочка аппарата ИВЛ; штатив валялся на полу. Половина постели, на которой спал Эрхард, была застелена, а на той половине, где лежала Беатрис, никого не было.

Потом он увидел ее правую руку. Из нее по-прежнему торчала трубка капельницы; рука поднята, и кажется, будто Беатрис ему машет. Она лежала на полу.

Эрхард подбежал к ней и подхватил на руки, словно боясь, что она вот-вот исчезнет. Беатрис извернулась в неестественной позе среди трубок и проводов, но глаза у нее блестят. Оба глаза. Губы шевелятся, а рука почти теплая.

– Би! Моя Би…