Отшельник

— Я заменяю Кристину, когда та раз в месяц ездит в город проведать семью. Если тебе что-то нужно будет, проси у меня — посмотрим, чем можно помочь. Девочки ко мне обращаются.

— У суки, наверное, семья состоит из богомольских лапок сожранного ею очередного супруга.

— Вита! Язык враг твой. Услышит кто, без него останешься. Паучиха найдет — за что тебя его лишить, когда ей нажалуются, а тебе долги выплачивать и выплачивать еще.

Каждый день и даже каждый час, проведенный в этом доме, стирал мою наивность и остро резал меня осколками от разбитых вдребезги розовых очков, с которыми я решила ехать работать в столице. Я все больше и больше понимала, что в мире больших денег нет никакой справедливости, честности и хорошего отношения к людям. Как и в этом доме — конвейер из человеческих судеб и душ. Ежедневная генеральная уборка, словно каждый раз с утра предстоял праздник с многочисленными гостями, а по вечерам уборка на кухне. Не то чтоб Огинский экономил, но штат прислуги был весьма и весьма невелик. Подъем в семь утра каждый день. Пока я не научусь все делать сама, я должна была работать с Витой и Биной. В первый же день работы Кристина заставила меня переплетать волосы и перевязывать «гульку» на макушке. Потом ей не понравилось, что мое платье слишком короткое, и она приказала меня обмерить и сообщить тете Люде, чтоб заказала новую форму. В первых двух комнатах мы убирали втроем, но потом Кристина ушла, и Вита сказала, чтоб Бина заканчивала сама, а мы вдвоем пойдем в спальню хозяина. Едва она это вымолвила, как я застыла с покрывалом в руках.

— Что такое?

— Как — в спальню хозяина?

— А вот так. За тобой закрепили три спальни и кабинет Монстра.

Пальцы, сжимающие материю, дрогнули, и она выскользнула из рук. Бина заворчала, что теперь заново примерять и разглаживать.

— Сама разгладишь, а мы пойдем там уберем. Говорят, у него веселая ночка была. Что стала, Надя? Идем. У нас все четко по времени. Не успеем сдать комнаты Кристине — вычтут из жалования.

Я невольно криво усмехнулась — интересно, а у меня жалование есть? Может, меня можно за что-то уволить?

— Пошли. Мы и так долго провозились. Обычно его в это время там уже нет. Он рано встает. Не трясись вся.

Вита открыла тихо комнату, и мы обе застыли на пороге. Огинский валялся на постели с какой-то девкой и курил сигару, согнув ногу в колене и прикрыв низ живота простыней. По полу были разбросаны его вещи вперемешку с женскими. Меня словно полоснуло плетью по спине. С такой силой, что я вся дернулась. Боль, как бутон цветка, раскрывала свои лепестки где-то под ребрами ровно посередине. Она обжигала пульсацией, и я понятия не имела, что она означает и почему мне вдруг стало нечем дышать. Белокурая женская голова покоилась на подушке, и тонкая рука свешивалась с края постели. Лепесток за лепестком она расцветала все сильнее и сильнее, эта адская дрянь внутри меня. Снова опустила взгляд на пол на разбросанные в беспорядке вещи и не смогла сделать ни шагу вперед.

— Пошли. Давай. Не пялиться. Вытрем пыль, пособираем вещи с пола, вымоем ванну и санузел. Если к тому моменту они уйдут завтракать, сложим постель.

Вита толкнула меня в плечо, и мы зашли в комнату. Роман поднял на меня взгляд исподлобья, и я вся дернулась, едва ощутила физически его презрительное удовлетворение от моего унижения. Он не улыбался, но эта циничная ухмылка всегда пряталась в линии его рта. Интерес Огинского ко мне длился ровно долю секунды, как, наверное, он посмотрел бы на прислугу, побеспокоившую его с утра. Хотя я ошибалась, ему было совершенно на это плевать. Мы не являлись для него людьми. Нас и не существовало вовсе. С таким же успехом дверь могло открыть сквозняком.

Он встал с кровати голый и, совершенно не смущаясь, прошел через всю комнату в ванную. Тяжело дыша и сжимая в руках тряпку, я проводила его взглядом. Через несколько минут он вышел оттуда, набросив халат, отправился на веранду, а его… его любовница, или кто она ему там, потянулась на подушках и приподнялась на руках, тоже совершенно не обращая на нас внимание. Ее тяжелые полные груди со следами засосов колыхнулись, когда она подняла руки, собирая волосы на затылке, а потом встала с постели, потянув за собой простыню, и вышла к нему на веранду. Обняла сзади и склонила голову ему на спину. И я вдруг поняла, что у меня начинается истерика… она накатывает волнами вместе со жгучей невыносимой тоской и отвратительным пониманием, что лишь со мной он как животное, как зверь. Со мной. Как с падалью… а со своими вот этими богатыми суками… он по-другому. С ними он занимается любовью… И в эту секунду я поняла, что именно это и причиняет мне сейчас невыносимые страдания. Сама не заметила, как смахнула хрустальную вазу со стола, она вдребезги разлетелась по полу.

— О боже, — охнула Вита и посмотрела на меня, а я на нее. — Давай я сейчас… я помогу убрать.

— Руками пусть собирает. Сама.

Послышался голос Огинского, и я вскинула на него взгляд, он застегивал штаны, пока его девка зашла в ванну. Смотрит на меня, ухмыляясь.