Отслойка

В последнюю мою фотосессию во время беременности мы час делали укладку и макияж. Я сидела обнаженная перед черным фотофоном, холеная, любовно обнимая огромную сферу моего живота. Алуа, фотограф, улыбаясь, подбадривала меня и подсказывала, куда лучше убрать руки и как держать голову. «Супер! Какая же ты красивая! Не устала? Хочешь, сделаем паузу?» И вот опять «фотосессия». Подавив смешок, я громко зевнула. На меня устремились и задержались несколько удивленных взглядов – увидели татуировки.

Со временем я поняла, что татуировки не отличительный знак выпендрежников, буйных подростков или маргиналов. Про себя я делила татуированных на несколько групп. Первые – те, кто делает львов, короны, знаки бесконечности и прочую пошлую мелочь. Часто это детское желание совершить маленькую шалость. Ощутить контроль над своим телом, но в то же время это показатель заурядности, малодушия – сделал, чтобы другие посмотрели и оценили, но на что-то интересное мозгов не хватило. Это те люди, что покупают айфоны в рассрочку на пару лет пользования, но татуировки, которые останутся на всю жизнь, ищут подешевле, по акции, и, показывая мастерам работы других, говорят: «Вот такое хочу». Вторые – те, кто делает более крупные тату со смыслом. Портреты, странные цитаты, имеющие судьбоносное значение только для них. И третьи, я отношу себя к ним. Татуировок у нас много: больших и маленьких. Они тоже несут смыслы, не роковые, но важные умозаключения, это внешнее напоминание, потому что в голове эти мысли ютятся где-то на полке между покупкой картошки, записью к гинекологу и пересматриванием старого сериала.

Меня всегда смешат комментарии в стиле «потом пожалеешь», «а в семьдесят лет что с этим делать будешь?». Для себя я поняла: с годами тебя бесит не бабочка на запястье или надпись на латыни. В тот период себя бесишь ты сам. Тебя бесят твои решения, мысли и стремления, не говоря уже о татуировках, посвященных парням, мужьям и прочим. Я любила себя: юную и наивную, делающую свою первую татуировку: "Haec via ad astra"[40] – на ступне. Тогда мне море было по колено, я думала, что буду рисовать мультики и стану как Джон Лассетер. Подарю этому миру нефизическое наследие, на моих историях вырастут дети и, став взрослыми, с тоской будут обнимать игрушки любимых персонажей, как когда-то я обнимала маленького Симбу и Розовую Пантеру. Мультипликатором я не стала, но я любила себя ту. Поэтому десять лет спустя я все еще люблю эту татуировку.

Лаборант по очереди выкрикивала фамилии.

– Мухтарова!

Я подошла к аппарату и приложилась к экрану. Он был теплым – приятно и противно, как сесть на теплый унитаз.

Выходя в коридор, я почувствовала жар – молоко начало прибывать. Хоть одна хорошая новость.

Когда мы наконец вернулись в палату, шов болел так, что я, смахивая слезы, легла на койку и громко застонала. Мой голос утонул в крике голодных младенцев. Орали почти все. Их оставили в палатах и в коридоре. Не знаю, как дети чувствовали, что матерей рядом нет, но стоило их оставить, заливались криками.

Шум и боль никак не давали забыться. Я поднялась и, запахнув халат, пошла к посту.

Медсестра разбирала бумаги.

– Доброе утро, можно мне обезболивающее?

– Когда родила? – спросила она, не отрываясь от дела.

– Вчера.

– Когда ставили последний?

– Вчера днем.

– Қазір қояды, қай палата?[41]

– Первая.

Я вернулась в палату, тихая соседка с малышом опять крепко спали. А вот Перде никак не могла угомонить сына.

– Не хочет есть?

– Сүтім жоқ…[42] что мне теперь делать? Он так и будет плакать, голодный.

Я помяла грудь и почувствовала липкое, теплое молоко, намочившее сорочку. Вспомнились слова неонатолога, и тут же в глаза бросился мой шоппер, лежащий в углу палаты. Я купила его в прошлую поездку на Мальдивы. Помню, как вытряхивала из него белоснежный песок, у ног шуршала теплая вода, а старшая дочь кричала: «Мама-мама! Смотли, клаб!»

Ухватив шоппер за край, я притянула его к себе и раскрыла. Внутри были по пакетам разложены вещи – детские отдельно, мои отдельно. В самом низу были банка с золотистым прозрачным бульоном, два контейнера с едой, чай и посуда. Даже термос положили. В пакете рядом с шоппером стояла пятилитровая бутылка воды.

Я понесла съестное на кухню. Над холодильниками была корзинка с ручкой и нарезанными бумажками. Открыв дверь, я увидела, что пакеты с едой подписанные. Взяв листок, написала: «Мухтарова, 1 палата».

– Дату напиши, больше двух дней ничего хранить нельзя, выкину, – сказала возникшая ниоткуда санитарка.

Я дописала дату «13.12.2021» и уложила свои пакеты. Затем, постояв немного, достала их снова.

Открутив металлическую крышку с банки, я сунула бульон в микроволновку. Остальные контейнеры разложила на столе и провела инспекцию. В первом были домашние пирожки, в крошечной соуснице – сметана. Во втором контейнере – куриная грудка с тушеной капустой и картошкой. В банке от варенья – несколько порций винегрета и завернутый в салфетку творожник.