Отслойка

Вдруг вошла женщина, по ее взгляду и походке я поняла – это заведующая отделением.

– Саида?

– Да, здравствуйте.

– Пошли в коридоре поговорим, – не дожидаясь ответа, она вышла.

В коридоре включили свет, передо мной стояла крупная женщина лет пятидесяти. У нее были крашенные в пепельный цвет волосы, строгое лицо, аккуратный макияж и очень красивые полные губы.

– Меня зовут Рашида Халифовна, я заведующая неонатологии. Тебе повезло, что я забыла документы и заехала. Не думаю, что дежурный врач справился бы. Хотя врачи у нас вообще-то все хорошие, но у тебя тяжелый случай. Она хилая, дышит слабо и веса совсем нет. Вот если бы ты дексу проставила… легкие бы раскрылись.

– Я ставила. Пять уколов.

Вспомнилось, как сидела в своем кабинете на красном кожаном диване. Уколы я всегда ставлю себе сама и домашних могу уколоть. Но то ли из-за беременности, то ли из-за того, что дексаметазон очень болючий препарат, на каждый укол я настраивалась как на прыжок с парашютом. Долго ходила, шлепала себя по ляжке, щипала. Протирала спиртом место укола, снова шлепала, вздыхала… и наконец ставила укол. Мне их назначили пять, по одному в день. Первый дался легко, но от боли потом отнялась нога. Зная, что меня ждет, каждый последующий давался все труднее.

– Ставила пять уколов? Почему?

– У меня была острая жировая болезнь печени беременных, диагноз поставил Шумков. Говорил, что роды, скорее всего, будут ранние, он настаивал на ЭКС еще с тридцатой недели, но мое состояние улучшилось, и он разрешил доходить, на всякий случай назначив дексу.

– Шумков? – Она поджала губы. Юрий Петрович был лучшим гепатологом страны, в его диагнозах никто не сомневался. – Значит, она совсем слабенькая.

Я не нашлась с ответом и почувствовала колкий, липкий, душный стыд. Я впилась ногтями в ладони. Увидев свою дочь, первое, что я мысленно сделала, это молила ее простить меня. Мне казалось, в том, что произошло, виновата я одна. И сейчас, стоя перед Рашидой Халифовной, такой высокой и строгой, мне хотелось скукожиться до размера пылинки и исчезнуть с лица земли.

– Если бы меня здесь не оказалось, ее бы спасли, но она легла бы под ИВЛ и не знаю, что бы потом было. ДЦП точно, а то и хуже. Но сейчас она с СИПАПом, – врач ухмыльнулась.

Я открыла рот, но вместо внятного ответа смогла только промычать «угу».

– Девочка моя, радуйся! СИПАП – это цветочки, дня два подышит, и нормально все будет, ты не переживай. Вам главное кушать, задышите, вес наберете, и все будет хорошо. Молоко сцеживай постоянно, приноси, мы ее тут выкормим, – она нахмурила брови. – Все поняла?

– Да, спасибо вам большое.

– Не за что. Иди отдыхай и молоко сцеживай. Приходи каждый день в три часа, будем пробовать к груди прикладывать, если зонд уберем.

Я слабо улыбнулась и пошла наверх. Подъем по двум пролетам занял у меня четверть часа.

Когда я почти добрела до своего этажа, по видеосвязи позвонила лучшая подруга. Я ответила.

– Ну как ты там? Ты что, родила?! – Анара вздернула идеально уложенные брови.

– Угу, – я кивнула, мне было стыдно.

– Ты как? Как дочка?

– Все хорошо, – нижняя губа задрожала.

Я села на ступеньку и какое-то время рыдала. Вытерев тыльной стороной ладони сопли и слезы, посмотрела в камеру.

В глазах Анары была любовь. Мы с ней, как в «Бригаде», с первого класса вместе. И из нас двоих плаксой всегда была она, я была огонь-баба, быка на плечах из горящей избы могла вынести. Но за последние пару лет жизнь так круто нас потрепала, что я поняла – сильная на самом деле у нас она. Пусть ей и непривычно видеть меня зареванной и растерянной.

– Мне так страшно, она вроде в порядке, но врачи ничего толком не говорят. А я такая дура. Это, наверное, все просекко, ну или еще какое-то говно.

Анара подождала, когда я закончу причитать, и решительно посмотрела в камеру.

– Заткнись, ладно? Ты родила, ты жива, твой ребенок жив. Все хорошо. Перестань страдать. Ты звонила главврачу? Тебе что-то нужно?

Я помотала головой.

– Кушать нужно? Я могу приехать…

– Нет, спасибо. – Ее слова и до жути серьезный взгляд вернули меня в реальность. Я действительно жива, и моя дочь тоже. – Спасибо… ты только никому ничего не говори, ладно?

Она смачно затянулась, выдохнула дым в камеру и кивнула.

– Спасибо, давай, я пойду.

– Пока.

Я поднялась и пошла дальше по ступеням. Вся вспотела, шов разболелся так, что пришлось в слезах просить у дежурной медсестры обезболивающий укол.

Я никогда не была потливой. Даже на тренировках пот не катился с меня градом, даже в сорокаградусную жару, а еще я знала, что не пахну. К этому заключению я пришла, нюхая свою одежду, чтобы понять: нужно ее стирать или можно еще пару раз надеть.

Но сейчас – из-за гормонов, из-за духоты – я вся была липкая, соленая, грязная. Господи, как же хочется в душ. Почему в такой простой потребности нам отказывают? Я не прошу душ с эффектом летнего ливня, с термостатом, как у себя дома. Просто корыто, чтобы слегка смочить тело, смыть пот, кровь и гранатовую жижу с внутренней стороны бедер.