Отслойка

– Тогда откуда вы знаете, что в реанимации нет моей дочери? – Шар перестал расти.

– Я спрошу, а вы идите в палату, нечего тут шататься.

Я вернулась в коридор и встала у поста.

Медсестра покосилась на меня и, фыркнув как еж, охраняющий свое жилище, уткнулась в телефон.

Коридор был не длинный, метров сто. Я стала прогуливаться по нему, вспоминая тренировки по плаванию. Сейчас на спине оттолкнусь от бортика и обратно брассом. После шестого «бассейна» я остановилась у двери на лестницу. Никто меня не звал. Шов болел так, что я вспотела.

Цепляясь за перила так, что белели костяшки пальцев, и шумно выдыхая, я спустилась на второй этаж. Золотистая надпись над дверью справа гласила: «Родильное отделение». Напротив таким же курсивом было выведено: «Отделение новорожденных».

Я вошла в левую дверь и огляделась: никого не было. Свет в коридоре не горел, пост пустовал. Я прошла вперед и увидела длинное, почти на весь коридор, стекло, за ним и располагалась реанимация новорожденных. Я понаблюдала за медсестрами, как за рыбками в аквариуме, – они ходили между тройкой пластиковых кувезов с новорожденными. Тут никто не плакал. Дошла до двери, постучала, но ответа не последовало. Вошла в темную комнату и очутилась в небольшом предбаннике. Я позвала:

– Здравствуйте, извините…

– Ты что делаешь?! Кто такая? – ко мне вылетела взрослая медсестра с короткой стрижкой. Синяки под глазами были такими темными, что мне стало ее жаль. Сон ей наверняка только снится.

– Меня зовут Саида Мухтарова, родила сегодня с утра, отслойка. Не могу найти дочку.

– У меня тут один в очень тяжелом состоянии уже неделю лежит, а с утра поступила недоношенная, но вроде отказница. Твоя, что ли?

К горлу подкатил комок, я рванулась вперед, но медсестра схватила меня за руку.

– Руки вымой по локти, раковина там, и халат накинь, вон чистые висят, – она указала на стену с раковинами, рядом, на прибитых к деревяшке гвоздиках, висели халаты.

Я тщательно вымыла руки с хозяйственным мылом и надела халат. Затем прошла через пластиковую дверь с окном в небольшое помещение. В ряд стояли четыре реанимационных стола. На первом лежал ребенок, рядом вертелась медсестра.

Я подошла ближе и, резко схватившись за край стола, осела на колени. Слезы покатились по щекам. В горле вздыбился ком, перекрыв дыхание. Я с силой прижала руки ко рту, чтобы заглушить вопль. Шрам нещадно запульсировал, все тело затряслось. Медсестра резко дернула меня за руку, подняв на ноги.

– Ты что?! Если будешь тут сопли на кулак мотать – уходи отсюда! Твоя дочь борется за жизнь, за каждый вздох, а ты тут будешь рыдать?! Ну-ка иди к себе в отделение!

Я резко выдохнула и утерла слезы ладонью. Прикрыв глаза, сжала челюсти до скрипа и повернулась к малышке.

Голое тельце под яркой синей лампой. От носа, похожий на пластиковый намордник, тянулся толстый шланг. Изо рта торчал пищевой зонд, а в ножке размером с кошачью лапку был пластырем закреплен внутривенный катетер для капельницы. Грудка неровно вздымалась. Впалый животик с прищепкой на пупке порывисто вздрагивал. Ребра – тонкие полоски рыбьих косточек – будто отсвечивали сквозь синеватую кожу.

Я выдохнула.

– Как она?

– Тяжелая, но стабильная. Девочки сильные, все будет хорошо. Ты не плачь, нельзя, ей нужна сильная мать, а ты что мне тут устроила? Нормальная вообще? Молока принесла?

Я помотала головой.

– Надо. Чем ее кормить? И пеленок нет, пока эти взяли, но нужны пеленки и памперсы. Она уже обкакалась два раза, чем ее мыть? Салфеток-то нет. Неси молоко, сколько сцедишь, обязательно неси.

– А одежда ей нужна? – Я посмотрела на застиранную шапочку с ярким рисунком.

Для младшей дочки я почти ничего не покупала. Осталась одежда от старшей. Помню, как мы с мамой бродили среди крошечных бодиков на вешалках, мне казалось, никто не может влезть в одежду такого размера… наш лысый кот и тот был крупнее. Я купила старшей дочери три набора шапочек в дорогом детском магазине в Париже. Принтов на них почти не было, только пара надписей серебристой нитью: «мамин медвежонок», «теплое облачко», – эти три набора обошлись мне в девяносто евро. Позже поняла, что все они неудобные. Так как на них нет завязочек, а ребенок вечно крутится, шапочка сползает на глаза, и это его бесит, он орет, пока шапка не отстанет. В Алматы я купила несколько шапок по тысяче тенге в магазине «Белорусский трикотаж». Забавно, что именно белорусы поняли, какой должна быть идеальная шапочка для новорожденного. Только вот принты с миленькими котятами, щенками и машинками цвета вырвиглаз невыносимо раздражали. В тех шапочках – закрывающих уши, с завязками на пухлой шее, – Беатрис была похожа на крохотного танкиста, я так и звала ее в то время. Мой маленький танкист. Но оказалось, что настоящим бойцом, воином суждено было родиться моей второй дочке – Урсуле.

Я бы очень хотела повязать на нее шапочку старшей дочки.

– Жоқ, керек емес[39]. Завтра в три часа приходи, если будет дышать сама, то к груди приложим.

Я кивнула. Тяжелая, но стабильная… радоваться мне или нет?