Отслойка

– Да, но хуже, чем французский. Моя специальность – современная французская литература. Я училась в Париже, в Сорбонне, – имя моего университета всегда производило впечатление, как если бы ты только познакомилась с человеком, а потом узнала, что он ездит на «Феррари». Люди смотрят по-новому, с уважением. Им кажется, что мой диплом почему-то делает меня лучше, чем я есть на самом деле.

Мой факультет действительно самый сильный в Сорбонне. Это ведь с него Сорбонна и началась. Правда, в тринадцатом веке, при основании Сорбоннского колледжа, там изучали только латынь, древнегреческий и слово Божье. Спустя семьсот лет латынь и древнегреческий все еще оставались обязательной частью программы. Библию мы читали галопом между Одиссеей, Илиадой, речами Цицерона и фолиантами по фундаментальной лингвистике. Я обожала в своем университете все: огромные амфитеатры, лепнину на потолках, темные коридорчики и тайные лестницы основного здания в сердце Латинского квартала. Трехчасовые лекции по семиотике и этимологии, где мы рассуждали, почему слово «стул» – это стул, а не, скажем, коза или ковер.

– А қазақша сөйлемейсің бе?[64] – Перде насупилась.

– В детстве я говорила только по-казахски, а потом пошла в русскую школу и все забылось. Но папа со мной до сих пор говорит по-казахски. Я как Муму – все понимаю, только не говорю, – я улыбнулась.

Перде склонила голову набок. Интересно, она не знает, кто такая Муму, или же, как и прочие, осуждает, что, будучи казашкой, я не говорю на своем родном языке?

– А муж по-казахски говорит?

– Нет, он русский.

– Бәсе…[65] а детей казахскому учить будешь?

– Если останемся в Казахстане, да, а если нет, то не буду.

– Опять во Францию поедешь?

– Скорее всего. Конечно, там не все сказочно. Они расисты жуткие, но там хорошее образование, медицина, общество в целом.

Всего этого я хотела для своих детей. Может, если бы у меня были мальчики, я бы не так переживала, но у меня две дочери. Мы поэтому детей назвали так, чтобы им там легче жилось.

Когда на перекличке в университете преподаватель доходил до моего имени, он долго молчал, вертел головой, хмурился. Я поднимала руку и выкрикивала: «Я тут».

– А как назвали?

– Старшую – Беатрис, а младшую решили назвать Урсулой.

– Ты придумывала? Свекровка что сказала?

– Придумывал муж. Ему нравятся такие имена, я бы назвала Настей или Викой, мне нравятся имена попроще, – я зевнула, в коридоре светлело.

Кварцевание закончилось, и нас пустили в палаты. Пока нас не было, тут проветрили. У санитарки в руках была ручка от окна. Интересно, почему они не оставляют нам ручку, чтобы мы могли сами открывать окна? Боятся, что мы простудимся или выпрыгнем?

Вдруг позади послышался тихий хрип, а потом заплакал ребенок третьей соседки. Она аккуратно прижала его к себе. Я обернулась и наконец увидела ее лицо. Даже заспанная и недавно родившая, она выглядела как актриса, проснувшаяся в фильме: светлые волосы лишь слегка растрепаны, алые губы приоткрыты. Она похлопала пушистыми ресницами и посмотрела на нас.

– Доброе утро, – тихий голос с хрипотцой.

– Доброе, поздравляю, – я кивнула на ребенка.

Она улыбнулась, залившись румянцем.

– Спасибо, и вас, – она оглядела палату, – а где ваш ребенок? – Она села на койку.

– В реанимации.

– Мне жаль, с ним все хорошо? – Халат слегка сполз, оголив подростковое плечико с россыпью веснушек.

– Да, слава Богу, мы боремся.

Она взяла малыша и приложила к круглой груди. Сосок был такой же алый, как и губы. В этот момент косой луч солнца лег на густую шевелюру, придав ей оттенок спелой пшеницы. Я улыбнулась, ни дать ни взять Скарлетт Йоханссон в роли девушки с жемчужной сережкой.

Перде пошла в туалет.

– Первый ребенок?

– Второй, наш сыночек. После дочки муж так хотел сына, – она смотрела на ребенка с нежностью. – Алан, дома тебя ждет старшая сестра… м-м-м! Жаным![66]

– Мой тоже хотел сына, но родилась еще одна дочка, – я усмехнулась.

– Значит, третий точно будет сын!

– Я бы еще пару дочерей родила, и счастью не было бы предела. Мне почему-то девочки больше нравятся.

– Дочки нежные, но они все папины малышки, а сынуля будет мой сладкий пирожочек… Правда? – Она уткнулась носом в крохотное лицо, – правда?

– Меня Саида зовут, а вас?

– Айгерим.

Ребенок наелся и теперь смотрел на нее синеватыми глазами.

Она прикрылась, взяла малыша и плотно прижала его голову к предплечью. Затем встала и походила по палате. Ребенок срыгнул воздух и расплылся в улыбке. Я состроила ему гримасу и прилегла.

– Вы вчера родили? – спросила Айгерим, усаживаясь с малышом на койку.

– Ага.

– А кто это каки сделал? Кто молодец? Жаным мой, – она приоткрыла подгузник, малыш тут же задрыгал ножками и из-за резкой смены температуры написал прямо на нее.

Она залилась смехом, затем встала и взяла с батареи пачку влажных салфеток. Я ухмыльнулась – точно опытная мама.