– Шов хороший, обрабатывайте, матку пропальпировали?
– Да! – Я быстро накрылась.
– Хорошо, ребенок у вас в ПИТе?
– В реанимации…
– Ну в ПИТе, хорошо.
Врач и медсестра ушли. Айгерим поднялась и, взяв малыша, вышла в коридор.
– Ту-уф… Ну что орешь?! Кушай давай! – Перде то пыталась приложить ребенка к груди, то снова качала.
Ни то ни другое не помогало, ребенок посинел и никак не хотел успокаиваться.
Я хотела было посоветовать проверить его подгузник, но в палату вошла санитарка и позвала на завтрак. Не совсем, конечно, позвала: плюнула в нас известием, что еда уже стынет, а мы тут расселись.
– Пойду поем. – Я прихватила термос, прикрыла за собой дверь и вышла в коридор.
Сонные роженицы брели в сторону кухни. Из второй палаты слышался детский плач, на посту никого не было.
Я разогрела остатки вчерашнего банкета и устроилась за столом в углу. В ведра с кашей смотреть не хотелось, хватило того, что я увидела в чашках других рожениц. Дрожащая бурда сероватого цвета не пахла ничем: ни молоком, ни овсянкой. Я доела пирожок с бульоном, собрала посуду и, наполнив термос кипятком, ретировалась.
В палате Перде с малышом уснули. Я заварила себе чай и вышла с кружкой в коридор. Мое внимание привлекла молоденькая мама в коротких шортах и футболке с ярким рисунком, судя по нему, она была фанатом «Нирваны», а может, ей просто понравился большой желтый смайлик. На ней, как на всех кесаренных, были белые тугие чулки. Хирург сказал не снимать их десять дней после операции, я свои носила, но каждый день мечтала о моменте, когда наконец стяну их и швырну в угол ванной – в них было жарко и все чесалось.
– Нет, ничего не говорят… я спрашивала. Да, я сказала уже. Нет, не ответили, – девушка говорила по телефону.
Черные прямые волосы стянуты в хвост на затылке. Выглядела она совсем как подросток. Короткие шортики на упругих ягодицах и высокие чулки придавали ей вид сексапильной школьницы, еще и хвост этот… Я прошла мимо нее и встала у окна.
Внизу был неухоженный, заваленный подтаявшим снегом дворик. Напротив – другое отделение роддома. В окнах виднелись кабинеты врачей, штативы с капельницами, родильные палаты. Справа по Сейфуллина катили машины, на остановку подъехал автобус, из него высыпали люди, другие поднялись и уехали в свои заботы и жизни.
Интересно, кто из них бывал в роддоме? Внешний мир стал для меня абстрактным пространством, где я когда-то была, но куда уже почему-то не вернусь. Как сон, не совсем реальный, но и не выдуманный.
Я вздохнула, и тут из боковой двери рядом со мной вышла дежурный врач. Она была одета в операционную форму, на голове – шапочка ярко-желтого цвета. Она скользнула по мне быстрым взглядом и подошла к девушке в шортах.
– Айша? Вы почему так делаете? Зачем звоните? Кому? Мы делаем все возможное!
– Что вы делаете?! Я даже не знаю, что с сыном! Вы ничего не говорите мне! Буду звонить всем подряд!
– Не кричите, пожалуйста, – врач сказала это спокойно, и я только сейчас заметила глубокие синяки под глазами, сальные волосы, торчащие из-под шапочки. Интересно, сколько она уже на смене?
– Айша, для вас и вашего сына мы делаем все возможное, сегодня будет консилиум.
– Почему заведующей неонатологии даже здесь нет? Кто сейчас в ПИТе смотрит за сыном? Меня вы не пускаете, а вдруг он хочет кушать? Или обкакался?! Да мало ли что может произойти!
Врач вздохнула, разминая шею.
– Айша, с ним всегда дежурная медсестра и врач. Они следят за ним, его кормят и меняют памперсы, никто его там не бросил. В последний раз вы там такой концерт устроили, что пока вам лучше не ходить к нему. Ребенок борется каждый день, вы должны верить в него, в нас и быть сильной.
Айша отступила на шаг, по лицу пошли красные пятна, из глаз потекли слезы.
– Я борюсь с вами! Я даже не знаю, какой у него диагноз! Какое лечение, может, нужно что-то изменить, может, что-то не так идет!
– Фарида Халифовна подобрала лечение, и нужно время, чтобы понять, подходит ли оно. Еще раз повторяю, мы делаем все возможное. У меня внизу женщина рожает, а вы не устраивайте скандалов, это не поможет вашему сыну и ничего не решит.
Врач развернулась и ушла. Айша села на корточки и расплакалась, к ней подошла девушка в халате с розами и попыталась ее успокоить.
– Даже диагноз не знают! Они там непонятно чем занимаются! Он был здоров! На всех УЗИ, на КТГ все было хо-ро-шо! – выкрикнула она, сбрасывая руку с плеча. – Это они все виноваты, что-то не так сделали, вот и не хотят говорить правду! Но я-то их выведу на чистую воду! Всех засужу, все у меня сядут! – говорила она, захлебываясь слезами.
Я посмотрела на нее и пошла в палату. Затем взяла с тумбы бутылочку с молоком, достала из шоппера вещи для малышки и пошла в ПИТ.
После «прогулки» по ступеням шов опять разболелся. Я вошла в палату к дочке, вымыла руки и надела халат.
Урсула спала, грудка все так же неровно вздымалась.