Отслойка

Я глянула на грустный завтрак Перде и предложила ей самсу с чаем и печеньем. Она долго отпиралась, но все же съела самсу, а от печенья отказалась напрочь – сына обсыпет. Я не стала ее насиловать, и сама съела три штуки, а в чай кинула полную ложку сахара. Обычно я не пью сладкий чай, но мне почему-то думалось, что он поднимет железо. Слабость после родов почти не отпускала.

Когда мы сытые и довольные вернулись в палату, там была санитарка, она привела новую роженицу.

На вид девушке было лет восемнадцать. Ее ребенок тихонько посапывал в люльке.

– О, соседки твои, – сказала санитарка и улыбнулась мне.

Я протиснулась мимо них к койке и вдруг поняла, что шов все это время больно пульсирует.

– Я схожу к медсестре за уколом.

– Не поставят, не положено, – ответила Перде.

Я ничего не ответила и вышла в коридор.

На посту сидела заспанная медсестра и что-то заполняла в карте очередной пациентки.

– Извините, шов болит, можно обезболивающее?

– Фамилия?

– Мухтарова, родила в субботу.

– Уже не положено, – сказала она, глянув в мою карту.

– Но болит сильно, пожалуйста, можно последний укольчик?

– Нет, – она снова уткнулась в карту и продолжила писать.

У поста я наткнулась на скорчившуюся пополам женщину, она тихо стонала.

– Вам помочь? – спросила я.

– Нет, я просто… родила вот пару часов назад, так больно, – говорила она снизу, сквозь сжатые до скрипа зубы.

– Естественные роды или кесарево?

– Естественные, родила такого кроху, всего-то три килограмма, а порвалась вся, от уха до уха.

В интересном месте у тебя уши.

– Так еще и геморрой ведь вылез. Ни встать, ни сесть теперь не могу, больно, аж искры из глаз.

– Да, у меня в первый раз тоже геморрой вылез, и в итоге еще и экстренное кесарево было. Так что, может, вам еще повезло.

Я легонько тронула ее по спине, пожелала скорейшего восстановления и вернулась в палату.

Когда младенец разрывает вагину – это больно. Когда из ануса вырывается розочка геморроя, женщина не может сидеть, лежать и вообще шевелиться, потому что боль усугубляется стыдом. Порванная промежность, в которую лазают руки врача и медсестры. Врачи обрабатывают ранки, а потом все щиплет, и дуть туда никто не будет.

С геморроем все еще хуже: вылезшая наружу кишка причиняет пекущую, режущую боль, не стихая ни на секунду. Но в роддоме никто ее «вправлять» не будет. Потому что они занимаются вагинами, а анусами занимаются другие врачи. Вроде рядом, но совсем не одно и то же.

Малыш Перде опять разорался, в этот раз она сняла его подгузник, но мекония там не было.

– Еще после рождения не какал? – спросила я.

– Жоқ, содан жылайды…[71] – она принялась легонько массировать его животик.

Я подтянула к себе шоппер и поискала лекарства. Наконец нашла пакет со шприцами и несколько стеклянных пузырьков. Облегченно вздохнув, я откинулась на стену.

Новенькая сидела посреди незастеленной койки и что-то строчила в телефоне.

– Поздравляю вас, первый ребенок?

Она растерянно подняла глаза и медленно кивнула.

– Мальчик или девочка?

– Мальчик…

– Меня Саида зовут, а вас?

– Карина.

Сидела она полубоком, прижав ноги к ягодицам. Грустная, будто кто-то умер.

– Тяжелые роды?

– Да нет… приехала уже почти с полным раскрытием, за пару часов родила. Врачи, правда, кричали на меня очень, говорят, сильно порвалась. Болит жутко. Даже сидеть не могу.

– А у нас обеих кесарево было.

– По-моему, лучше кесарево, чем самой, я думала, умру… – она покосилась на ребенка.

– Зато муж довольный, мальчик ведь, – сказала Перде.

– Мужа нет, я сама, – тихо ответила Карина и отвернулась.

– Главное, что малыш здоровый, а муж пусть и объелся груш, у вас теперь уже семья, – я попыталась отвлечь ее.

– Ходили, вроде все нормально было… Я не хотела ребенка, он тем более, мы только на первый курс оба поступили… Как так, он ведь ни разу в меня…

– Вы не предохранялись? – спросила я.

– Он говорил, что в резинке ничего не чувствует.

О себе думать надо было, а не о его ощущениях. К горлу подкатил гневный монолог о том, что ребенок – это всегда забота девушки, но я проглотила невысказанные слова и открыла игру на телефоне. Я ненавидела себя за то, что так подумала, но как еще я могла подумать? Я выросла в обществе, где изнасилованную девушку обвиняют во лжи и говорят, что «вообще нехер шляться!». В Казахстане женщина виновата всегда – если ее бьют, если ей изменяют, если она несчастна. Почему у нас такая страна? Почему женщины, и я в том числе, так думают и так чувствуют?

Спустя четверть часа грудь словно загорелась. Я достала молокоотсос и, откинувшись на стенку, сцедила полбутылочки молока.

– Перде, тебе молока отлить? Моей этого много.

– Давай, спасибо тебе… тебя точно Аллах послал, – она улыбнулась.

Я хмыкнула и отлила половину в ее бутылочку.

Шов болел все сильнее, в животе словно резали ножом… газы после внутриполостных операций – просто песня. Я громко задышала, подолгу выдыхая, но боль никак не отступала.

– Попробую сходить в туалет, не хочу клизму, – сказала я и ушла в туалет.

– Удачи, у меня все еще не получилось, – грустно ответила Перде.