Отслойка

– Ты что, мать Тереза? – хмыкнула Карина.

– Нет, просто очень хочу спать.

Я поворочалась еще немного и уснула.

– Кварцевание! Вставайте!

Ну да, ну да. Как же без этого. Я вышла из палаты и четверть часа простояла в коридоре с закрытыми глазами. Нас пустили в палаты. Холодный, похожий на одеяло зимний воздух. Пахнет снегом, выхлопными газами и тишиной. Стоило мне крепко заснуть, трескучий голос проорал:

– Вставайте! Уберите палату! Что за бардак! Сейчас врач придет!

Я спала на боку, отвернувшись к стенке, и поворачиваться к хозяйке истеричного голоса не хотелось.

– Я что сказала?! Быстро-быстро! Умойтесь, волосы в порядок приведите!

Я присела и оглядела палату. На тумбах стояли кружки, подсохшие чайные пакетики, использованные ватки. На батарее Перде развесила постиранные распашонки.

– Ничего не понимаю…

Мимо палаты шныряли медсестры.

– К нам, что, телевидение приехало? Чего они так всполошились? – сонно спросила я.

– Она же сказала – врач идет, – вздохнула Перде.

– И что? Мы же в роддоме, ничего криминального не храним, – я вспомнила облавы в школьном общежитии, когда одноклассники как ошалевшие прятали по всем углам сигареты и алкоголь. – Что значит «приведите волосы в порядок»? Как можно это, – я указала на сальное гнездо на голове, – привести в порядок без литра шампуня? Если на моей голове пожарить картошку, то масло еще и стекать будет…

– Такой порядок, – пожала плечами Перде.

Я глянула на телефон: почти семь. Поднялась и медленно прошла в ванную. Вдруг с ужасом вспомнила, что так и не опорожнила кишечник. Я прикусила губу, метнулась в палату и взяла из сумки микроклизму. Вставить ее сидя я не могла. Мне пришлось встать на четвереньки и кое-как поставить. Я выдавила все содержимое тюбика и стала ждать. Позыв в туалет пришел, но я боялась, что сейчас выйдет только лекарство и меня точно отправят на настоящую клизму. Я постояла так еще немного и мысленно молилась, чтобы никто не вошел. Картина будет еще та: спущенные трусы, кровавая промежность и раздутый анус. Второй позыв был такой сильный, что я едва успела заскочить на унитаз. Из меня вылилось немного коричневой жидкости. Лучше, чем ничего, пытка настоящей клизмой уже не грозила. В крайнем случае буду драться. Я улыбнулась – конечно не буду. Если мне назначат клизму, то они ее поставят, а я молча все вытерплю, потому что это мое наказание. Мое тело отторгло дочку слишком рано, и за это меня ждет расплата.

Почистив зубы, я умылась и уступила туалет Карине.

Зеркал в роддоме не было. Как я выгляжу, оставалось только гадать. Конечно, можно включить переднюю камеру на телефоне, но, глядя на распухшие лица в обрамлении свалявшихся сальных волос моих соседок, я решила не делать этого.

Перде с Кариной спрятали кружки, заправили койки и, зевая, уткнулись в телефоны.

Я выглянула в окно, на противоположной стороне улицы стояли трое парней. Над ними в желтоватом свете уличного фонаря поднимались и таяли облака дыма. Жгучее желание покурить не отпускало ни на секунду. Я проглотила слюну и отвернулась.

Дверь открылась, и в палату вошел лысый худощавый мужчина в очках. За ним стояли две медсестры с папками.

– Кто у нас тут? – Он обернулся к медсестре. – Сагитова, есть?

– Я, – сказала Перде и стала раздеваться.

– Женщины, быстрее готовимся, мне тут до вечера с вами торчать? Что встали? Раздеваемся, ложимся, детей подготовьте. Сейчас неонатолог придет.

Он присел на койку Перде и, опрыскав руки спиртом, осмотрел шов, потрогал его и нахмурился.

– Почему не обрабатываете? Матка все еще как барабан. Окситоцина сколько ставили? – Он обернулся к медсестре.

Она порывисто раскрыла папку, и по палате разлетелись листы.

– Бестолковая! Быстро все собрать! – Он продолжил щупать шов Перде. – Почему кишечник не опорожняли? Уже который день! После осмотра зайдите в процедурную, поставим клизму.

– Не нужно, я сама…

Медсестра, собиравшая листы, ударилась головой об угол тумбы и ойкнула. Врач бросил на нее испепеляющий взгляд и повернулся к Перде.

– Заражения хотите? В процедурную, я сказал!

Он встал и посмотрел на Карину.

– Бекешева?

– Сильные внешние и внутренние разрывы, – прочитала медсестра, раскрыв папку.

– Нужно обработать. Тоже в процедурную после осмотра. Сильно болит? – спросил он, посмотрев на Карину поверх очков.

– Да, очень, можно мне укол?

– Укол поставим, и еще нужен холод, записали? – Он опять повернулся к медсестре.

– Да.

– Мухтарова? – Он подсел ко мне.

Я кивнула.

Руки у него были мягкие, теплые, он аккуратно пощупал живот и оглядел шов.

– Хорошо, кишечник чистый, шов хороший, через день можно выписывать.

– У нее ребенок в ПИТе, – сказала медсестра.

– Тогда ждать решения неонатолога.

Врач развернулся и вместе с медсестрами покинул палату. Я облегченно вздохнула.

Стоило детям успокоиться, как дверь опять распахнулась – пришли неонатолог с медсестрой. В палату вкатили тележку с детскими весами.

Врач по очереди посмотрела детей. Про сына Карины она ничего не сказала. А вот Перде прочитала лекцию о желтухе и пригрозила, что выписка им пока не светит. Мне же только напомнили спуститься с молоком в ПИТ.