VI. 3. Якобсон разбирает речь Антония над трупом Цезаря, он устанавливает правила, регулирующие отношения на всех уровнях коммуникации, от синтаксического до фонематического, игру метафор и метонимий, при этом не отрицается, что результатом этой работы может быть та кристаллизация структур, которая заключается в приведении в соответствие означающих и означаемых, рождающая единый эстетический идиолект. Не следует забывать о том, что по отношению к этой эстетической машине читатели вольны пускаться (в той мере, в какой они дадут вовлечь себя в игру с этим устройством, призванным порождать смыслы, причем смыслы нестандартные) в самые рискованные герменевтические авантюры. Структуралистская критика предполагает определенный подход к произведению. И тот факт, что мы полагаем, что этот подход наиболее адекватен, вовсе не лишает прав гражданства все прочие подходы к произведению искусства. По-прежнему открыта дорога для историко-эволюционных исследований. И если критик сумеет удачно рассказать о своей интерпретации художественного произведения, пусть она будет сколько угодно смелой, разве мы не простим ему, что он не структуралист?
VI. 4. В одном, однако, Деррида попадает в точку, касаясь уязвимого места структурной критики или, по крайней мере, критики, таковой себя считающей: происходит это, когда он упрекает Руссе за то, что тот, выявив некоторые основополагающие пространственные построения у Пруста и Клоделя, упраздняет те эпизоды и тех персонажей, которые не вписываются в его замысел, в «общую организацию произведения» (по крайней мере в то, что критик такой организацией считает). Возражая против такого обращения с произведением, Деррида указывает на то, что если структурализм чему-то и научил и о чем-то напомнил, так это о том, что «быть структуралистом – это в первую очередь противостоять всякой заорганизованное™ смысла, суверенности и равновесию всякой ставшей формы; это значит отказываться считать неуместным и случайным все то, что не вмещается в рамки выстраивающейся конструкции. Ведь и отклонения – это не простое отсутствие структуры. Они как-то организованы»50
. Это верно. Причем настолько, что, обсуждая проблему эстетического идиолекта, мы говорили не только об общем правиле, выявляющемся на разных уровнях произведения, но также о совокупности более частных правил, состоящих с ним в определенном родстве и обуславливающих те отступления от нормы, те сознательные нарушения, которые он закладывает в самые основы законов, творимых им исключительно для данного произведения (и которые, в свою очередь, нарушают ранее сложившиеся системы норм, выявляемые в исследованиях истории стилей, языка литературы и изобразительного искусства определенных групп в определенные эпохи). Подвергнуть художественное произведение структурному анализу вовсе не значит обнаружить в нем какой-то один главный код и отбросить все то, что к нему не относится (этого, как мы видели, достаточно только для анализа стандартизованной продукции Яна Флеминга[246]), но значит заняться исследованием идиолектов в поисках той системы систем, нахождение которой составляет последнюю и, следовательно, недостижимую цель структурной критики вообще.VI. 5. Но замечания Деррида в адрес структурной критики связаны с опасением, что загнанное в структуры и окостеневшее произведение искусства уже не откроется навстречу разнообразным прочтениям. Это проблема «открытости» структур, которую он описывает на языке феноменологии в работе
Итак, об этой открытости структурного исследования (которая предполагает внесение принципа историзма в саму предикацию структур) знали многие из тех, кто пользуется структурными методами в критике. Выслушаем, например, Старобиньски «Структуры это не инертные вещи и не устойчивые объекты. Они возникают на основе отношений, связавших наблюдателя и объект, они рождаются как ответ на некий запрос, и именно это вопрошание произведения предопределяет порядок следования их элементов.