Оттаявшее время, или Искушение свободой

Это был разговор удава с кроликом. Представить себе, что мой отец насильно отберёт у моей мамы Ивана, я совершенно не могла! Вакуум безнадёжности и страха парализовал меня. На следующий день мне удалось застать маму дома, и она сказала, что отец совершенно неожиданно переехал со всеми чемоданами к нам в квартиру. «Но, ты знаешь, Ксюша, я решила пойти в ОВИР и попробовать оформить приглашение для Никиты. Вряд ли они сумеют так сразу отказать мне». Мне хотелось сказать ей в телефон, что отец мой — злодей, что он играет в страшные игры, что только по дьявольским наущениям может так поступать родной отец. Пытка, задуманная ради собственных эфемерных игр, теперь переносилась непосредственно на мою мать. Но я сказала другое, совершенно сознательно понимая, что нас подслушивают: «Мамочка, хочу тебе сказать главную причину, почему я сейчас не могу приехать. Я беременна и очень плохо себя чувствую. Передай эту новость отцу». Поверила ли она мне в тот момент, не знаю, но я услышала её радостное восклицание. Мне было стыдно от своего вранья, так лгать нельзя. Но ситуация складывалась крайне напряжённая.

Наступил июль. За это время мама всё-таки сумела подать документы и теперь ожидала ответа. Видимо, отец поверил, что я жду ребёнка, каждый раз я рассказывала ему как я себя плохо чувствую, как меня тошнит, и что я совершенно не могу пользоваться транспортом. Но, в свою очередь, он отвечал мне: «Ты не должна беспокоиться, тебе нужен покой, действительно, лучше переждать и никуда не ехать. Иван тем более тебе будет помехой, с маминым приездом пока неясно». «Нет! — готова была я кричать в телефон — мой сын не может быть мне помехой, он необходим мне, как воздух!»

* * *

Тяжело заболела Нина Алексеевна и врачи посоветовали её госпитализировать в геронтологическую клинику. Мы стала приходить к ней каждый день. Она с трудом ела больничную пищу, я варила дома протёртые кисели, готовила паровые котлеты, салаты. Старинное мрачное здание больницы с арками и переходами было окружено большим каштановым парком. В галереях здоровенные санитары перевозили на колясках больных, немощных и выживших из ума стариков. Почему именно в эту кошмарную обстановку поместил наш домашний врач Нину Алексеевну, до сих пор не понимаю. Ей было восемьдесят семь лет, у неё возникли серьёзные проблемы с сердцем, но она была в совершенно ясном уме, заканчивала писать мемуары, читала газеты, следила постоянно по телевидению за новостями мировой политики, шутила и разговаривала с медсёстрами. Этот контраст с окружающими её персонажами Босха был ужасен. К сожалению, Нине Алексеевне не становилось лучше, вскоре она оказалась дома на короткое время, чтобы потом попасть уже на операционный стол.

Никита уезжал работать в Женеву, а перед его отъездом Нине Алексеевне сделали операцию. Всё прошло хорошо, и он ехал со спокойной душой, мы с Игорем Александровичем стали по очереди навещать её в больнице. Незадолго до операции Нины Алексеевны мы с Никитой сняли квартиру в том же доме, где жили его родители. Оказавшись одна после отъезда Никиты, я принялась за устройство нашего нового жилища. В квартире не было никакой мебели, но зато был холодильник, стол на кухне, два стула и кровать, и ещё мы купили старый чёрно-белый телевизор. Я благодарна ему на всю жизнь — именно он во многом был моим окном в незнакомый мир и освоение языка. Занятие по оклейке и покраске стен отвлекало от мрачных мыслей и постоянного ожидания известий.

Телефонный звонок! И я слышу, как сквозь треск и шум пробивается голос мамы. Я села на пол в пустой комнате, телефон поставила рядом.

Моё сердце по привычке сжималось от страха и ожидания плохих новостей. Это состояние стало нормой, каждый разговор с Ленинградом был тяжёлым испытанием. Мне приходилось говорить наигранно весёлым и спокойным голосом, в основном для посторонних ушей, а потом заливаться слезами.

— Ксюша, дорогая! Ты только не волнуйся, тебе сейчас нельзя волноваться. Меня вызвали открыткой в ОВИР для получения паспорта!

Наконец-то, вот и свершилось — молнией пронеслось в моей голове.

— …ты знаешь, я даже деньги заплатила… а потом пришла и мне отказали выдать паспорт. Не плачь, почему ты плачешь? Ванюша здоров, слышишь, моя дорогая девочка, всё уладится.

Слёзы лились молчаливым потоком, я старалась подавить рыдания, телефонистки не должны были всего этого слышать. Собрав силы, я как можно спокойнее сказала:

— Мамочка, я сейчас перезвоню Никите в Женеву и расскажу ему о твоём звонке. Я совершенно уверена, что произошло недоразумение и, видимо, эта накладка исходит от рядового инспектора ОВИРа. Кто-то не разобрался в ситуации и не совсем понимает, к чему это может привести.

— Меня попросили написать объяснение. Почему я еду к тебе вместе с Иваном, что я намереваюсь делать потом? А ещё я отдала им «заявление», которое тебе написал В., он ведь не возражает, чтобы Иван поехал. Дата на заявлении свежая… Я написала, на имя начальника ОВИРа, что буду сопровождать внука и сразу вернусь назад, теперь надо ждать.