Оттенки русского. Очерки отечественного кино

Ну вот ты сейчас и отвечаешь: «Время такое». Это один из возможных ответов. Время, которое заставляет эту трансформацию проходить. Вот, Леша (обращается к Попогребскому), у тебя, если говорить не о твоем заветном огромном проекте, а о сериале, речь идет еще и о смене — я даже не знаю, тут слово «формат» не применишь…

Попогребский: «Дистанция».

Вообще всего на самом деле. Аудитория не просто больше, она потенциально другая. Все другое.

Попогребский: Мне понравилось про зубило и отвертку. Хотя у меня в руках остались те же инструменты, только ручная дрель сменилась на электрическую. Если взять одну серию из моих тринадцати, то удельное количество денег на единицу экранного времени для меня не возросло. Но было абсолютно сознательное желание снять — черт его знает, как это назвать, — большой фильм, дорогой фильм, кассовый фильм. Неважно. Каждый фильм для меня еще и учеба. На каждый следующий фильм я делаю чек-лист тех вещей, которым хочу научиться. При этом еще есть список запретов. Я говорил, что не хочу снимать ретро, ничего костюмного и политического, как-то про мелодраму особо не думал. Теперь в сериале все это есть, но при этом я понял, что это абсолютно современная история, которая меня увлекла. То, что сейчас называется «Оптимистами», на самом деле попало мне в руки еще пять лет назад. И это было не случайно. По внешним половым признакам, да, может показаться, что я в свой вынужденный простой решил снять сериал. Сейчас, изнутри, я хочу сказать: вообще не хочу про это вспоминать, потому что меня прет нереально. Самое важное здесь знаете что? Не то, что я снимаю это для телевидения, а что я впервые работаю по чужому сценарию. Для меня действительно это тектоническое изменение. И это, честно говоря, круто. Хочу в том же духе и продолжать.

Короткий вопрос, на который я предполагаю однозначный ответ. Я правильно понимаю, что никто из вас четверых этот переход не воспринимает как капитуляцию ни в какой форме?

Бакурадзе: Я лично — нет.

Хомерики: Нет.

Мизгирев: То есть если уточнить тематику…

Уточняю. Авторское кино, в неком идеале, есть бескомпромиссность. Автор выражает себя и свое «я» и плюет вообще на всё. Вы, двигаясь в другую сторону, либо не идете на компромисс, либо идете на тот компромисс, к которому вас толкает внутренняя потребность, чем бы она ни была вызвана.

Мизгирев: Проблема связана с тем, что нужно думать о зрителе. Как освоить бюджет так, чтобы он вернулся. Предполагается, что поскольку у вас, ребята, до этого не было огромных бюджетов, то и вопрос о том, кто и как на это массово реагировал, вроде как не стоял. Сейчас мы занимаемся теми проектами, куда вложены большие деньги. Они как минимум должны привлечь зрителей в зал. Те должны прийти и посмотреть или — в случае ящика — просто не выключить эту кнопку и держать рейтинг. Чем ради этого поступился каждый из нас во внутренней своей органике? Каким образом дошел до жизни такой. Я правильно тебя понимаю?

В целом — да. Не нарушена ли эта органика?

Мизгирев: Вот Коля говорит интересные вещи: «Я пошел туда, куда не ходил». В моем случае — я пошел туда, куда мог бы пойти с самого начала. И у меня не было отторжения этой зоны. Есть какие-то вещи, связанные с самостоятельностью автора. Например: я всегда сам утверждал кастинг, сам утверждал объекты, выбирал тех людей, с которыми хотел работать. От оператора до композитора. Сейчас существуют разные вводные данные, но я бы не стал говорить, что в итоге работаю с людьми, которые мне не близки. Как выяснилось, среди тех людей, которые занимаются так называемым индустриальным кино, очень много авторов и художников. Просто в силу определенных обстоятельств их выталкивали из этой зоны. Стоило только открыть дверцы — и люди с радостью пошли туда.

То есть это не люди из авторского кино пошли в коммерческое, а люди, которые волей судеб оказались в коммерческом кино, всегда хотели делать авторское?