Оттенки русского. Очерки отечественного кино

Говоря по совести, авторы могли не напрягаться, а напрягшись, все равно не переплюнули бы первую часть по степени воздействия на зрителя, отныне готового ко всему. Продолжение, как бывает практически всегда («Терминатор 2» не в счет), уступает оригиналу. Не слишком удалась сцена безудержного застолья, вынужденно копирующая первый фильм. Сопродюсер Сергей Светлаков неуместен, как любой тамада на поминках. Совершенно не работает прием с камерой — все-таки «свадебное видео» жанр почтенный, а о «похоронном» никто не слыхивал: присутствие оператора во многих сценах вовсе не отыграно. Многие прекрасные актеры — Егор Корешков (Ромик), Валентина Мазунина (Ксюха), любимец публики Александр Паль (Леха) — болтаются без дела, ярких сольных партий для них просто не придумано. Да и один из немногочисленных звездных новичков Константин Мурзенко (криминальный авторитет Князь) на экране присутствует в основном для того, чтобы произнести смачную политическую шутку. На несмелый вопрос «Как бабу делить будем?» он отвечает: «Как Крым — моя, и всё!»

Сказав это, можно выдохнуть и резюмировать: сегодня, когда российский прокат «Левиафана» переехал на следующий год, «Горько! 2» — самый выразительный, талантливый, парадоксальный отечественный фильм года. Если при этом он окажется еще и самым коммерчески успешным, будет создан прецедент. Все-таки обычно в России эти категории не совпадают.

Для тех, кто не смотрел трейлер и не в курсе сюжета: отчим Наташи (Юля Александрова) — невесты из первого «Горько!», — колоритный экс-десантник и экс-чиновник Борис Иванович (Ян Цапник), попал в переплет. Его машину расстреляли конкуренты по бизнесу, и теперь ему не остается ничего лучшего, как сымитировать собственную смерть. Иначе от киллеров не спастись. Семье остается одно: подыгрывать. Где стол был яств, там гроб стоит. Вернее, стол яств на русских поминках как раз там и стоит, где гроб. Изящной аркой Крыжовников соединил свадьбу с похоронами, провел пунктирную линию от эроса до танатоса. Если на свадьбе «Горько!» кричат не всерьез, то здесь фальшивый плач к финалу обернется подлинной горечью — ведь, как нетрудно догадаться, Борис Иванович при жизни ангелом не был, и его махинации больше навредили близким, чем чужакам.

Восхитительно всеобъемлющая метафора: существование с живым трупом. Гроб, который всегда на плечах, и не сбросишь. Лежащий в гробу восторгается пейзажами, а носильщики на полусогнутых ногах всё бредут куда-то и бредут, времени восхищаться природой у них нет. Покойник меж тем не дремлет, контролирует и подгоняет: мы же одна команда! Хуже: семья. Куда там Джорджу Ромеро с его зомби! В «Горько! 2» отразилась вся постсоветская Россия, согнувшаяся под добровольным «грузом 200», в абсурдной роскоши лежащим посреди Красной площади, сакрального центра государства. Режиссер может сколько угодно клясться, что ничего такого в виду не имел, — его фильм все скажет за авторов.

Впрочем, глубинные корни «Горько! 2» не в советской истории, а в классической русской драматургии — отчасти в толстовском и всем памятном «Живом трупе», отчасти в незаслуженно забытой комедии-шутке Сухово-Кобылина «Смерть Тарелкина». Герой той пьесы, жалкий проворовавшийся чиновник, инсценирует собственную смерть, но и его шеф Варравин, которого Тарелкин пытается шантажировать тайной перепиской, тоже примеряет новую личину. Сюрреалистическое шоу двойников, где переодетые мерзавцы превращаются в вурдалаков и упырей, к финалу обретает кафкианский апокалиптический размах. В фильме Крыжовникова дух Армагеддона тоже ощутим в погребальном костре, полыхающем у кургана, под которым закопан пустой гроб. Правда, в этом месте никому уже давно не смешно. В этом и минус, и плюс макабрического «Горько! 2»: тут очень мало сцен, в которых зрителям предлагается поржать над комичными провинциалами, упившимися в сосиску. И пьют куда меньше, чем в предыдущем фильме (нехватку алкоголя с лихвой компенсирует гремящая за кадром «Рюмка водки на столе» Григория Лепса). Над алкоголиками смеяться хоть и некрасиво, но в порядке вещей. А вот над мертвецами, тем более ожившими, — как-то неуютно.

Крыжовников идет дальше, экранизируя старинную мудрость о том, что свято место пусто не бывает. Подмявший под себя своим авторитетом сразу две семьи патриарх Борис Иванович — в известной степени самозванец (недаром и Наташе он не родной отец, а отчим). Но после его мнимой смерти на горизонте тут же является некто Витька Каравай — форменный доппельгангер, пугающе похожий на своего армейского товарища и побратима: такой же мощный усатый силач и образцово-показательный добряк, обожающий разруливать любые процессы, от накрывания стола до организации пышных похорон. Сыгравший эту роль (безусловно, лучшую в своей карьере) Александр Робак — актерская сенсация фильма. Каравай так удачно вписывается в семью, что оживление безвременно почившего Бориса Ивановича перестает казаться необходимым.