Оттенки страсти

В комнату вошел лакей с подносом, на котором лежала вечерняя почта. Он вручил почту герцогу, а сам стал опускать тяжелые бархатные шторы на окнах. Вот и хорошо, обрадовалась Мона. Унылый пейзаж за окнами угнетал ее не менее чем холод в самом замке. Голые деревья, мокнущие под дождем, груды опавших листьев, шуршащих под ногами, словно души грешников у входа в ад. Сырой туман, тяжелым покровом укутавший окружающие пустоши и луга. Мона почти физически ощущала, как промозглая сырость пробивается сквозь толстые стены замка, неспешно крадучись по его длинным переходам, подобно мстительным злым духам. Желтые круги от света керосиновых ламп согревали и умиротворяли душу. Мона машинально отметила, как в свете лампы растекается лужица под стулом от промокших башмаков Питера, поглощенного разбором почты.

– Кстати, я распорядился, чтобы почту доставляли два раза в день, – проговорил он, не отрываясь от просмотра корреспонденции. – Раньше ее приносили в замок только по утрам. Тебе письмо, дорогая! – Он легонько перебросил письмо через стол жене.

Письмо было от Сэлли. Сплошные восклицания и восторги. Сэлли по-прежнему кружилась в вихре развлечений.

Питер взялся за просмотр газет.

– Надо же! – воскликнул он спустя пару минут. – Пассажирский лайнер столкнулся в тумане с сухогрузом. Есть жертвы среди пассажиров. Сорок человек!

– Алек! – вскричала Мона с ужасом и вскочила на ноги. – Что с ним? Он ранен? Пропал без вести? Читай же скорее! – она схватила Питера за плечо и стала трясти его, словно понукая: быстрее, быстрее! Было что-то детское и в этой неожиданной истерике, и в преувеличенном страхе за жизнь родственника. Но Питер отметил и еще кое-что. И без того бледное лицо жены стало алебастрово-белым, в глазах застыли ужас и отчаяние.

– При чем здесь Алек? – Вопрос Питера просвистел, как пуля, но Мона его даже не расслышала. Она лихорадочно искала глазами на газетной полосе подробности морской трагедии. Почему она молчит, снова мысленно удивился Питер. И разве похоже это взъерошенное, объятое истерикой существо на его спокойную рассудительную жену?

– «Эльдорадо»! – выдохнула она, наконец, с облегчением. – А Алек отплыл на «Каримато». Слава богу!

Внезапно Питер тяжело опустил руки на плечи жены и, развернув ее лицом к себе, внимательно посмотрел на нее. Выражение его лица испугало Мону. Необычная бледность разлилась по его лицу, губы были плотно сжаты, нижняя челюсть решительно выпячена вперед, а серые глаза стали холодными как сталь. То был беспощадный взгляд человека, не знающего, что такое сострадание. На нее смотрел чужой человек, не обещавший ни пощады, ни снисхождения.

– Так! Изволь ответить мне, откуда ты знаешь, где сейчас Алек? И почему известие о кораблекрушении так взволновало тебя?

– Не знаю! – растерянно прошептала Мона, вдруг не на шутку испугавшись этого странного, незнакомого ей Питера.

– Так ты в него влюблена? Да?

– Я… Ах, Питер! Пожалуйста! Не смотри на меня так! – проговорила она умоляющим тоном.

– Отвечай, когда тебя спрашивают!

Но что ей ответить, если она сама до сих пор не может толком разобраться в собственных чувствах?

Ее молчание Питер истолковал как ответ и задал свой следующий вопрос

– А он… он тоже влюблен в тебя?

– Думаю, да, – проговорила Мона жалобно, чувствуя себя абсолютно потерянной под строгим взглядом экзекутора.

Внезапно что-то щелкнуло в сознании Питера: все вдруг высветилось и стало на свои места. Отдельные разрозненные фрагменты запутанной головоломки сложились в единое целое. Он вспомнил, как вошел в то утро в спальню жены с телеграммой, извещавшей о смерти отца. Вспомнил, как она вздрогнула и в страхе отпрянула, увидев его на пороге своей комнаты. Она молча выслушала горестную весть. А на его слова о том, что сегодня же вечером они отправляются в Шотландию, эхом повторила каким-то безжизненным тоном: «Сегодня вечером!» В тот момент он был слишком поглощен собственным горем, чтобы придавать значение подобным мелочам. Но сейчас он смутно припомнил Аннет, копошащуюся в дальнем углу комнаты. А вокруг лежат раскрытые коробки. Куда и кому она паковала вещи?

– Так вы собирались удрать вместе! – проговорил он едко.

Притворяться было бессмысленно. Да и не могла она лгать Питеру. Ей захотелось рассказать ему все, как есть, попытаться объяснить, но у нее не было слов, чтобы начать свою исповедь. Если бы не этот презрительно холодный взгляд, которым он сверлил ее, ожидая ответа на выдвинутое обвинение. Любящий муж, так надежно служивший ей защитой от всех страхов, исчез, и вместо него перед ней возвышался суровый судья, готовый лишь порицать и карать. Она безропотно кивнула головой в знак согласия. «Наверное, это мне снится, это сон», – думала Мона с отчаянием, разглядывая слезинку, выкатившуюся из ее глаз прямо на рукав пиджака Питера. Неужели это он, ее муж?