Оттепель. Инеем души твоей коснусь

Регина Марковна билась изо всех сил, пытаясь собрать всех актеров «на точки». Измученное лицо Регины Марковны было цвета того самого красного чемодана, который оказался так необходим Егору Мячину в сцене первого появления Маруси на колхозной площади.

— Где Будник? — надрывалась Регина Марковна. — Где Гена? Кто его видел?

— Он, кажется, к себе ушел, — испуганно прошептала гримерша Лида, белыми пухлыми пальчиками взбивая на лбу кудряшки.

— К себе? Он совсем охренел?

Будник лежал на кровати, отвернувшись лицом к стенке, и на шумное появление Регины Марковны никак не отреагировал.

— Это как понимать? — обмахиваясь платком, спросила Регина Марковна.

Народный артист глубоко вздохнул, но ничего не ответил.

— Геннадий Петрович, вы что? Охренели? — вежливо удивилась Регина Марковна. — Вы почему улеглись отдыхать в рабочее время?

Будник упорно молчал.

— Гена! — взревела она наконец. — Ты слышишь меня? Что с тобой?

Народный артист вдруг привстал на кровати.

— Регина! Я понял всю правду! Она мне открылась!

— Какую еще, к черту, правду, Геннадий?

— Я понял, что работаю старыми штампами и совершенно не подхожу для своей роли! Это молодое кино! Это новаторское кино! Оно, можно сказать, грозит утереть всем носы в Голливуде! А я? Я — старье, я только все порчу, Регина!

— Иди, Гена, в жопу! — устало сказала Регина Марковна. — Пусть с тобой режиссер разбирается!

И хлопнула дверью с досады.

Через пять минут в комнату Будника ворвался Егор Мячин.

— Геннадий Петрович! Вся группа вас ждет!

Будник замотал головой.

— Клянешься, что скажешь как есть?

— Что «как есть»?

— Нет, ты поклянись мне сначала, Егор! Потом я задам свой вопрос.

— Не буду я клясться! — набычился Мячин.

— Тогда не спрошу.

— Ну, ладно. Клянусь!

— Ведь ты меня не по собственной воле пригласил на роль Михаила? Ну, правда, Егор!

— С чего вы вдруг взяли?

— С чего я вдруг взял? А помнишь, как ты мне сказал на поминках? Что ты в свои фильмы меня не возьмешь?

— Геннадий Петрович! Я вас очень прошу: забудьте вы о моих словах! Я пьян был, я сам их не помню!

— А я очень помню, Егор!

— Ну, ладно! Простите меня. Я дурак.

— Я с этим не спорю, — вдруг тихо и ласково сказал народный артист. — Но мне подтверждение нужно, Егор. А то я себя самого разлюблю, и тут уж такое начнется, Егор! Такое начнется, что ужас! А лучше сказать: ужас, ужас! Вот так.

— Клянусь вам, что мы только вами и держимся, — сказал Мячин и всмотрелся в порозовевшее лицо Будника. Прежнее выражение благодушной уверенности возвращалось на это лицо, как солнце, внезапно застланное тучей, плавно и добродушно возвращается обратно на поляну.

— Да, надо спешить, — деловито сказал Геннадий Петрович, поднимаясь с кровати и приглаживая волосы перед настенным зеркалом, — а то мы с тобой что-то здесь заболтались.

Прямо к съемочной площадке подкатила служебная машина, из которой спокойно, слишком уж спокойно и сдержанно, вышли Инга и Виктор Хрусталевы. Таридзе подошел к ним первым и крепко обнял Хрусталева:

— Я знал, что так будет!

— Он от нас удрать хотел! Думал, ему там, в тюрьме, работенку предложат полегче! А от нас не удерешь! — засмеялся Кривицкий.

Гримерши и осветители обступили приехавшую парочку, заахали, заохали, начали трясти Хрусталеву руку, обнимать Ингу.

— Смотрите, Инга Витальевна, а он у вас даже и не похудел! — воскликнула гримерша Лида. — Или вы его уже успели в ресторан завезти?

— Дома накормила, — с вызовом ответила Инга. — Мы успели домой заехать.

Марьяна стояла в стороне, не подошла, не произнесла ни слова. Хрусталев нашел ее глазами, помедлил немного и вдруг решительно направился прямо к ней.

— Мне тут успели рассказать, как вы меня пытались защитить, — сказал он, усмехнувшись и не глядя ей в глаза. — Я очень признателен. Но, право, не стоило.

— Я хотела вам помочь, — прыгающими губами выдавила она. — Я понимаю, что получилось очень глупо.

— Нет, вовсе не глупо. Немножко наивно.

— Ну, это как вышло… Еще раз простите.

— Спасибо, — сказал Хрусталев.

Они встретились глазами, и она испугалась, что заплачет. Сердце ее словно остановилось, лоб стянуло, она стала быстро и сильно бледнеть, полуоткрыла губы. Хрусталев сердито посмотрел на нее и сразу же отошел. Мячин начал что-то объяснять Таридзе, поминутно оглядываясь на Марьяну. Регина Марковна захлопала в ладоши:

— Актрисы! На грим!

— На грим так на грим! — весело отозвалась Инга. — Пойдемте, Марьяна!

Марьяна взглянула на нее почти в страхе:

«Неужели можно так притворяться? Неужели они все такие притворщики? Или это я чего-то не понимаю? Я знаю одно: я не подхожу им всем, они не такие, как я, как бабушка. Даже Санча, хотя он и делает вид, что ему очень уютно здесь, даже он не такой, как они…»