Оттепель не наступит

– Нет, это исключено… Юна, может, было что-то странное с Агатой? Горячая кожа или, может, она никогда не обжигалась?

И тут я вспомнила проступающий пот на теле сестры, когда она прекращала пить таблетки. А ещё вспыхнувшее ни с того, ни с сего пламя в духовке.

– Агата…всю жизнь принимала таблетки. И…если пропускала хоть один приём, ей тут же становилось плохо. Температура, потеющие ладони. А ещё…

Я рассказала о странной стене из пламени во время погони за похитителями. Теми повернула ладонь к верху и подняла брови, делая на лице торжествующую гримасу. Мол, я же говорила. Меня снова начало тошнить.

– Так. Давайте по порядку, – сказала я, подперев пальцами лоб, – о чём мы говорим? Ты, – я повернулась к Темзе и тыкнула пальцем, – только что назвала мою сестру мутантом, я ничего не путаю?

– Строго говоря, да…Чёрт возьми, будет сложно тебе всё объяснять, если ты ничего не знаешь…

Ида хмыкнула:

– Что там объяснять? Всё максимально просто. Вместо того чтобы решать проблемы с вечной зимой, наше правительство решило использовать людей как лабораторных крыс.

Она поджала губы, накинула капюшон и открыла окно. В кухню ворвался морозец. Ида протянула ладонь к солнечным лучам. Теми продолжила:

– Я мало знаю об этих экспериментах. Вся информация строго засекречена. Но уже кое-что есть. Например, было две волны опытов. Первых детей создавали устойчивыми к холоду.

Я округлила глаза и перебила её:

– Чего-чего?

Теми понимающе кивнула:

– Я знаю, в подобное сложно поверить. Но это ещё не всё. Эксперименты с холодом были неудачными из-за огромного количества жертв и ничтожно малого процента успеха. Вторая волна случилась примерно через семь лет, судя по моим данным. И на этот раз учёные пошли дальше и стали создавать детей, которые не боятся огня.

– Ладно, холод…Но огонь? Это же бред какой-то! – воскликнула я.

Журналистка откинула с лица каштановые волосы и отрицательно помотала головой:

– Не бред. Скажи, твоя мама жива?

– Н-нет, – ответила я неуверенно, – а причём тут мама?

– Она умерла, когда Агата родилась?

– Да.

– Женщины не могли вынашивать детей, устойчивых к пламени, поэтому погибали, буквально сгорая от высокой температуры.

Мне показалось, что ещё немного, и я задохнусь.

– Но…откуда ты это знаешь?

Ида бросила на нас взгляд из-под плеча и снова отвернулась.

– Я же журналистка, – грустно улыбнулась Темза.

Сердце свело от боли.

– Прости за вопрос, но мы должна убедиться наверняка. Как умерла твоя мать? – тихо спросила Теми.

Я спрятала лицо в ладонях и стала вспоминать.

Мы стоим недалеко от булочной. С неба сыплет небольшой снежок. Магазины и небоскребы уже нарядились в Рождественское убранство. Всё сияет, мигает, прохожие несут домой сосновые ветви. Внутри меня зарождается предвкушение праздника. Я улыбаюсь и подбегаю к витрине магазина со сладостями и с жадностью рассматриваю шоколад. Папа покупает мне конфеты только к Рождеству. Потому что это очень дорого.

Я вприпрыжку возвращаюсь к маме и едва достаю ей до талии. Из-за моей сестрёнки в животе маминого лица почти не видно.

– Мамочка, пожалуйста, пойдём за булочками! Хочу булочку! – канючу я, надеясь, что мучное утолит сумасшедшее желание съесть все конфеты с витрины шоколадного магазина.

Я беру маму за ладонь. С удивлением замечаю, что рука очень горячая и влажная. Мама тяжело вздыхает, ведет меня к лавочке и садится:

– Юни, давай немного посидим, мне немного нездоровится.

Внутри начинает неприятно сводить. Сердце проваливается в пятки. Я всматриваюсь в красивое мамино лицо. Она пытается улыбаться, но я вижу, что ей плохо. Из-под красной вязаной шапки торчат непослушные русые волосы. Те пряди, что ближе всего к лицу, мокрые от пота.

– Мамочка, поехали домой?

– Нет, позвони папе, – мама дрожащей рукой протягивает мне телефон, – скорее набери папу.