Отцы

Они снова встретились во Флотбеке, в загородном танцевальном зале. Вокруг был лес, пустынные дорожки, скрытые в чаще скамейки. Они танцевали с полчаса, а затем побрели по аллеям парка, раскинувшегося по берегу Эльбы, и за полночь просидели в состоянии полного блаженства на скамье под старой липой, лишь изредка замечая окружающую их красоту — голубую реку, в кротком свете луны отливающую серебром, и листву, тихо шелестящую над головой, и звезды, мерцающие сквозь ветви. Отто Хардекопф был увлечен, восхищен и околдован своей новой возлюбленной. Как она к нему льнула! Эти легкие, молящие прикосновения ее маленьких ручек… Этот тихий, как дыхание, шепот, от которого мутится ум…

После второго воскресенья они уже не дожидались третьего. Не видеться целую неделю, не целоваться, не сжимать друг друга в объятиях казалось им невозможным; они встретились в понедельник. И назавтра опять, и потом — вечер за вечером. Отто стал серьезнее и в то же время веселее, он возмужал и держался увереннее. Стоя у токарного станка, он мечтал о Цецилии, вспоминал пережитые с ней часы и лихорадочно ждал новой встречи. Он покупал себе галстуки тех цветов, которые она любила, и, к величайшему удивлению своей матери, до блеска начищал ботинки, а иногда даже чистил зубы. Брюки приходилось то и дело утюжить. Если мать забывала об этом, он принимался за утюжку сам. Фрау Хардекопф пришла к заключению, что надо ждать событий.

Отто и Цецилия мало говорили о любви — они любили. Разговаривали они о своей работе, о своих близких. Отто мог часами слушать рассказы Цецилии обо всем, что происходило в универсальном магазине, где она служила. Он ненавидел администратора, этого идиота Иоахима Зоненфельда, который преследовал девушек своими придирками. Когда Цецилия рассказала, что однажды он сделал ей гнусное предложение, Отто пригрозил, что публично даст ему пощечину. Ей пришлось долго успокаивать разгневанного юношу. С тех пор она благоразумно умалчивала о подобных происшествиях. Зато рассказывала о любовных похождениях своих товарок, нередко ставя их имена на место собственного. В таких случаях Цецилия забавлялась в душе, глядя на Отто, который все принимал за чистую монету, ругал мужчин — неблагодарных, бессовестных, думающих только о собственном «удовольствии» эгоистов, и при этом начисто забывал о коллекции женских фотографий, хранившейся в его ящике в комоде.

Отто тоже рассказывал Цецилии о своей работе. Он с важным видом уверял, что самую сложную и тонкую работу мастер доверяет только ему: уж очень он искусный и способный. На самом же деле Отто был обыкновенным, даже посредственным токарем и в последнее время давал столько брака, что опасался, как бы его не уволили: меньше всего он думал теперь о работе. Разумеется, Цецилия узнала все, что делалось в семействе Хардекопф, и о том, что бразды правления держит в руках мать. Узнала даже об исчезнувшем Эмиле Хардекопфе, о котором говорили, что он женат на цыганке. Отто, в свою очередь, узнал несложную историю своей возлюбленной. Отец ее умер от рака желудка на операционном столе, мать — портниха. Дочь и мать жили очень уединенно, никуда не ходили, ни с кем не встречались. Они поселились на Дюстернштрассе, близ Кайзер-Вильгельмштрассе, в квартирке из трех маленьких комнат, выходящей окнами на канал. Вот о чем болтали Отто и Цецилия, как, вероятно, и все влюбленные на свете.

В одно из воскресений, когда они размышляли, куда бы пойти, Цецилия заявила, что ей наскучили вечные танцы, надоело жаться по темным углам. Отто не понимал, куда она клонит. Оставалось яснее дать ему понять.

Во вторую половину дня гуляли по центральным улицам, в кафе на Глокенгисервале выпили шоколаду и съели по ломтику торта, а когда наступил вечер, отправились в небольшую гостиницу, расположенную на пустынной улочке вблизи церкви св. Георга. Отто Хардекопфа удивило, почему Цецилия вспомнила именно об этой гостинице и откуда она вообще знала об ее существовании. Несмотря на свои многочисленные увлечения, ему впервые случалось идти с женщиной в гостиницу. Сердце у него билось довольно-таки сильно, и от сумасшедшего возбуждения теснило дыхание. По пути в гостиницу Отто был молчалив. Ему казалось, что все прохожие с каким-то особым любопытством смотрят на него и Цецилию и в душе смеются над ними и их намерением. При всем своем смятении и взволнованности он держался спокойно, самоуверенно, и вид у него был такой, словно то, что они собирались предпринять, для него самое простое в мире дело.

— Тебе, конечно, придется заполнить опросный листок, — сказала Цецилия. — Пиши, не задумываясь, свою фамилию, а меня выдай за жену. Ведь это одна формальность.

— Откуда ты все это знаешь, интересно? — выдавил он из себя.

— Да ведь это всегда так. Таковы правила.

— Но откуда ты так хорошо их знаешь? — повторил он свой вопрос.

— А как же мне не знать? — спросила она тоном превосходства. — Ты что думаешь, мы одни это делаем? Мои товарки мне все подробно рассказывали.