Отцы

И Цецилия тотчас же высыпала несколько историй, происшедших якобы с ее товарками. Она говорила так легко и естественно, что подозрительность, возникшая было у Отто, быстро рассеялась.

За первым посещением гостиницы последовали другие, и чем дальше, тем чаще. Оба экономили деньги, начали даже скупиться: им жалко было тратиться на что бы то ни было, кроме оплаты гостиничного номера. Нередко они соединяли свои грошовые сбережения, стараясь собрать две марки пятьдесят пфеннигов, — стоимость номера на одну ночь.

Однажды, когда их обоих обуяло желание, но оба и одной марки сколотить не могли, Цецилия предложила Отто пойти к ней.

— Мама — человек разумный, не мелочный. Она часто мне говорит: «Дитя мое, ты пропадаешь где-то до поздней ночи, быть может, бродишь по паркам и садам и в конце концов можешь здорово простудиться. Лучше приведи, говорит, твоего друга к нам, посидишь с ним у себя в комнате, поболтаете. Зачем вам слоняться по улицам». Да, вот какая у меня мама, — с гордостью заключила Цецилия. — Рассудительная женщина. Знает жизнь. Все понимает.

Отто удивился. Его мать никогда, ни за что на свете не сказала бы такого. Он не мог не признать, что мать Цецилии действительно здравомыслящая и разумная женщина, но пойти на квартиру к девушке все же стеснялся. Когда он сказал ей об этом, она с наигранным изумлением спросила:

— Но почему же, ведь мы почти что помолвлены?

Это слово она произнесла впервые.

— Конечно, — согласился он, — почти, но не совсем.

— Ну так давай будем словно помолвлены, — сказала она, весело смеясь своей выдумке. — Пойдемте, господин жених, отпразднуем нашу помолвку.

Фрау Фогельман, женщина лет под пятьдесят, была такой же миниатюрной, как дочь, но в остальном имела лишь отдаленное сходство с ней. Острый длинный нос, темные глаза, печальный затуманенный взгляд. Резко очерченный подбородок, сильно выдающийся вперед; лоб — высокий, гладкий. Это лицо выражало упорство, энергию, ум. Фрау Фогельман встретила Отто Хардекопфа дружелюбной улыбкой, поправила волосы, собранные узелком на темени, попросила извинения за свой небрежный вид, оправдываясь тем, что не ждала гостей. Но повторила тепло и сердечно, что очень рада Отто. Цецилия, сказала она, так много рассказывала о нем. Однако Отто по-прежнему робел. Цецилия же вела себя очень непринужденно. Она взяла у него шляпу из рук, отнесла ее в переднюю; она носилась по квартире, все время что-то весело напевая. Вдруг побежала на кухню и о чем-то пошепталась с матерью, которая поставила кипятить воду для кофе.

Тем временем Отто, скованный и угнетенный, сидел на стуле в столовой и рассматривал старомодную мебель, дешевые картины, развешанные на стенах, швейную машину, стоящую у окна, и горку сшитого белья рядом. Здесь, значит, жила Цецилия. Мать Цецилии понравилась ему. Она, видать по всему, добрая женщина. А он, Отто, теперь помолвлен, значит. Это его первый официальный визит. Как странно все. Но больше того. Он как будто уже женат. «Если бы мама знала», — думал он, не подозревая, что она давно уже предполагала нечто подобное. Отто выглянул из маленького низенького окна. Квартира находилась на пятом этаже. Глубоко внизу протекал узкий канал, через который у Штейнвега был переброшен мост. Красивый вид. По мосту шли люди, катились фургоны, экипажи. По каналу медленно двигались тяжело груженные углем плоскодонные баржи. Люди на баржах передвигали их с помощью длинных багров. С силой навалившись плечом на длинный шест, опущенный в воду, они шаг за шагом вели свои суденышки, совершая так весь переход. Несладкая работа тянуть такую до отказа груженную баржу!

Фрау Фогельман вошла в комнату. Отто обернулся.

— Вы работаете на верфях, не правда ли? — спросила она.

— Да, фрау Фогельман, токарем.

Мать Цецилии вздохнула. После довольно долгого молчания она сказала просто, как о чем-то окончательно решенном:

— Я рада, что дочь моя выйдет замуж за рабочего. Вы же знаете, молодые девчонки мечтают, конечно, о принцах на белом коне. А я всегда говорила и говорю Цецилии: «Возьми, дочка, себе в мужья солидного, старательного рабочего, все равно какая у него специальность, тогда по крайней мере будешь знать, что у тебя есть муж, все остальное шатко, мишура одна». Она хорошая девочка, Цецилия. Только ветрена и легкомысленна. Но зато у нее доброе сердце.

Фрау Фогельман умолкла и задумчиво куда-то уставилась. Отто тоже молчал и думал: «Я уж будто женат. В самом деле, мы уже будто женаты». Ему это не было неприятно. Он хотел жениться на Цецилии. Его только удивляло, как внезапно все это произошло, точно иначе и быть не могло.

— Надо ей еще многое прощать, господин Хардекопф, — снова начала фрау Фогельман. — Она еще очень молода. Будьте энергичны, возьмите крепко ее в руки. И всегда помните, что она по-настоящему хорошее дитя. По-настоящему. Я хвалю ее не потому, что она моя дочь, но ведь в конце концов никто ее лучше не знает, чем я.

— Мы уж поладим, фрау Фогельман, — сказал Отто. — Мне кажется, что мы подходим друг другу. И я… я очень люблю ее.

Фрау Фогельман улыбкой поблагодарила его.