Отвага

В тот вечер в курительной Наймит терпеливо ждал, когда же удалится Инферналь, чтобы сообщить королю о своем открытии. Однако герцог удобно расположился в большом кожаном кресле и, похоже, никуда не торопился. Когда все темы для разговора иссякли, принялся счищать досадные пылинки с бархатного костюма. По всей видимости, он тоже хотел поговорить с королем с глазу на глаз. Однако Наймит переупрямил канцлера, и тот поневоле удалился первым. Лишь глубокой ночью Жакар узнал долгожданную новость.

– Эмилия?! Свидетельница?! – вскричал он. – Я редко кого хвалю, мой друг, но вы воистину незаменимы!

Жакар не поленился и собственноручно закрыл все ставни, лишив их приятной прохлады из сада. Строжайшая секретность прежде всего!

– Вы незаменимы, – повторил он. – Я ваш должник.

– Не беспокойтесь, ваше величество, – скромно улыбнулся Наймит, – вы ничего мне не должны, поскольку платите с исключительной щедростью. Обдумаем следующий шаг.

– А именно?

– Свидетельница должна заговорить.

– Заговорит, вот увидите. Отдадим ее колбаснику.

Наймит сделал вид, будто обдумывал прескверное предложение. Жакар вспомнил о пытках по привычке: быстро, дешево и сердито. Но теперь его вполне можно переубедить, апеллируя к новой личности, внутреннему ребенку.

– Если позволите, сир, я предложил бы использовать слабости Эмилии.

– Неужели вам, Наймит, известно о ее слабостях?

– У всех фрейлин на свете, сир, слабости одинаковые: тщеславие и гордыня.

– Тут мне нечего возразить. Все придворные подвержены этим порокам.

К великому удивлению советника, король прибавил:

– Знаю, что и я в ваших глазах тщеславный гордец.

Жакар поднял руку, не давая Наймиту возразить.

– Нет-нет, не отрицайте. Только я, в отличие от фрейлин королевы, не позволю вам использовать мои слабости.

– Разумеется, ваше величество, вы неуязвимы, – подтвердил Наймит, отлично зная, насколько король раним и слаб. – Позвольте мне поговорить с Эмилией. Я сумею добиться откровенности и без пыток.

– Верю. Делайте с ней что хотите, – сказал Жакар, зевнув. – Узнайте всю подноготную. Особая награда за имя того, кто обрюхатил мою жену. Его голова мгновенно скатится с плеч.

Наймит поклонился. Он решил немедленно допросить девушку, хотя полночь давно миновала. Скорее всего, Виктория его опередила. Наверняка уже вызвала к себе молоденькую фрейлину, хорошенько напугала Эмилию или подкупила. А может быть, то и другое вместе. Наймит хотел застать ее врасплох, смущенную и встревоженную.

Несмотря на всю свою проницательность, он и предположить не мог, на что способна Виктория. Когда среди ночи постучал в дверь Габриэля, чтобы поговорить с его дочерью, то увидел хозяина одетым, а его жену в слезах. Ответ последовал раньше вопроса.

– Вы опоздали. Ее уже увезли.

– Куда?

– На Белый остров.

Наймит постарался сохранить самообладание. Он рассчитывал на привязанность Виктории к Эмилии и ошибся. Чувство самосохранения куда важней. Однако еще не поздно спасти несчастную.

– Барка с осужденными всегда уходит на рассвете, я немедленно освобожу вашу дочь.

– Барка уже ушла, господин Наймит. Я сам ее провожал.

Габриэль указал на рыдающую жену.

– Мы проводили ее вместе.

Главный конюх низко опустил голову, готовый расплакаться. Наймит не стал отягощать их своим присутствием. Высказал старикам самые искренние соболезнования и отправился к себе, чтобы хорошенько обдумать, что же делать дальше. Но и тут его ожидал сюрприз. У порога на полу сидела та, кого он старательно избегал, поскольку:

Нет такого пункта ни в одном контракте.

Нет благоприятных перспектив, одни помехи…

Весомость вышеприведенных аргументов таяла с каждым днем.

Эсме перестала разглаживать ладонью ковер, мигом вскочила, отряхнула штаны от пыли резкими взмахами руки и встретила Наймита широчайшей улыбкой, не скрывая, что рада его видеть. Великолепный пейзаж. Прелестная девушка. Поношенный плащ – свидетельство непритязательности и выносливости, охотничьи сапоги – неутомимости, растрепанные волосы… Стоп.

– Посыльная, чему обязан?

Эсме подивилась его холодности. Возможно, его смущала стража в коридоре.

– Вам письмо, – она вновь улыбнулась.

И протянула мятый обрывок оберточной бумаги, сложенный наспех, адресованный королю, со множеством помарок. Зная, при каких обстоятельствах писала записку отправительница, Эсме предпочла отнести ее Наймиту, а не Жакару.

– Необычное время для писем, вам следовало бы находиться в постели, – наставительно произнес Наймит, лишь бы что-то сказать.

В постели. Он прикусил губу.

– Араш, возьми себя в руки.

– Я и была в постели, но меня разбудила королева и отправила в порт.