Отвага

Бенуа дотронулся до нее. Ледяные иголки пробежали по телу Эмы, вывели из состояния дремоты, но не прояснили сознания. Рука? Человеческая рука? Чья? Бенуа? Что делал Бенуа на палубе во время бури? Откуда песок повсюду? Пошел дождь из черепах. Из крабов. Из шипов. Очень холодных. Разве она спала? И Бенуа тоже спал? Или им снился один и тот же сон?

Бенуа понятия не имел, как справиться с аморфной массой, в какую превратилась двести шестьдесят восьмая. Он с трудом ее распрямил, потом, чувствуя величайшую брезгливость, взвалил на плечо и отнес в конюшню. Эме было плохо. И очень больно. От ледяных иголок. Она стонала. Извивалась. И Бенуа едва удерживал ее. В конце концов он перекинул Эму через седло коня, стоявшего во дворе, где ждали Эсме и два мушкетера. Эсме, убедившись, что Эма больше похожа на мешок с мукой, осторожно привязала ее к спине Горация. Чужие руки… Зачем ее все время трогают? Эма заплакала.

– Без теплой одежды она закоченеет до смерти, – заметил один из мушкетеров, приподняв воротник собственного плаща.

– Мы укутаем ее в меховой плащ мажордома, и все обойдется, – решила Эсме и указала на подбитое красным мехом одеяние на плечах Бенуа, которым он так гордился.

Бенуа в ужасе огляделся вокруг, ища хоть какого-нибудь работника, который смог бы отдать свою шубу. Что угодно, только не его драгоценный плащ! Но двор опустел, он ведь самолично позаботился о том, чтобы не осталось ни единого лишнего свидетеля.

– Конь согреет ее своим теплом, – объявил он.

– Одного коня мало, – возразила Эсме, – нужен заячий мех.

– Хватит болтовни, посыльная! Немедленно в путь.

– Мажордом, – уперлась посыльная, – я получила приказ доставить эту даму живой до места назначения. Если она погибнет, что я скажу королю?

Бенуа вынужден был смириться. Король приказал спровадить узницу, не теряя ни минуты, и так, чтобы никто ничего не заметил. Не время затевать скандал. Он снял свой любимый плащ с такой гримасой отчаяния, будто заживо сдирал с себя кожу, и передал его Эсме, чтобы не приближаться к Эме.

– Теперь довольна? Все, проваливайте!

– Нет, еще сапожки.

Сил возражать у Бенуа не нашлось. Он стянул с себя лаковые сапожки с серебряными пряжками и с тоской смотрел, как посыльная натягивает их на грязные ноги Эмы.

Когда отряд скрылся из глаз, Бенуа, как ни странно, испытал глубочайшее облегчение.

Мерный шаг Горация понемногу возвращал Эму к реальности. Она вдыхала чудесный запах гривы, слушала стук копыт. Слегка приоткрыв глаза, увидела теплый свет в окнах дворца, черные силуэты башен и куполов на фоне лилового неба. Прощаясь, перед ней выстраивались декорации самых счастливых и самых ужасных сцен в ее жизни.

Однако мир для нее не ограничивался Краеугольным Камнем. Ей вспомнился рыболовецкий баркас, на котором в тропиках она плавала с одного острова на другой. Она долго провалялась с морской болезнью, хотя рыбаки ждали от нее посильной помощи в море. Почему она вдруг вспомнила о том баркасе? На берегу пришлось отрабатывать проезд. Она чинила сети, чистила рыбу, мыла полы в хижинах на сваях. Еды было мало, работы много, и она отощала так, что даже есть больше не хотелось. Отдав долг, пустилась в путь, едва передвигая ноги и зная, что далеко ей не уйти. Один купец подобрал ее без сознания на обочине дороги и уложил на спину слона. Она ехала, ощупывая жесткую морщинистую слоновью кожу, и не задавала вопросов. Просто подчинилась покачиванию слона, который шел по невидимой дороге, и слышала лишь ритм его шагов, отказавшись от всего на свете, кроме жизни.

Это было до Тибо, до Мириам. А теперь? Нужна ли ей жизнь? Остались ли у нее долги перед жестоким миром? Эма не знала, существует ли вообще. Гораций мерно трусил вперед. Белые камешки поскрипывали у него под копытами. Она ощущала над собой чье-то присутствие, ощущала явственно и отчетливо. Кто это? Небо? Смерть? Тибо? Она чувствовала его объятия. «Живи по-своему», – шуршали камни.

Они проехали под аркой, там тоже не было стражников. Дальше следовало вступить на мост, однако Эсме свернула направо к ближайшей пристани.

– Ни слова о том, что сейчас увидите, – бросила она через плечо мушкетерам.

– Но…

– Ничего противозаконного. Простое человеколюбие. И все равно предосторожность не помешает. Ради вас и меня – ни единого слова. Поклянитесь.

– Но…

– Клянитесь.

– Ладно, клянусь.

– И я тоже клянусь.