Отважный капитан

— Не плохо, побратим, но погляди, каково нам… Погляди, до чего нас довели такие вот патриоты, как ты.

Мамарчев слегка нахмурился и, тяжело вздохнув, сказал:

— Патриоты о другом с вами толковали, браток. Патриоты вам твердили, чтобы вы не покидали своего отечества, и зря вы не послушались их. Пошли на поводу у осторожных…

— Оставь, брат… — махнул рукой кто-то из беженцев. — Горькая выпала нам доля, об этом лучше не говорить. Посмотрим, куда-то нас пошлют. Ты не слыхал ничего про это? Одни говорят, что в Бессарабию пойдем, другие — в Молдову. Ты ничего об этом не знаешь?

— Ничего не знаю, братья. В Сливене Селиминский настаивал на Бессарабии, а Добри Желязков стоял за Молдову. А на чем порешили — не знаю.

— А где лучше?

— Везде одинаково: чужие люди, чужая земля, — ответил Мамарчев и окинул взглядом поляну, где среди шатров и телег дымились костры. — Больше тут нет сливенцев поблизости? — спросил он.

— Пойди поспрашивай. Может, и есть.

— Ну, с богом, братья! — сказал он на прощание. — Вы не отчаивайтесь. Придет время, когда вы вернетесь в родную сторонку… Не век же так будет, верно?

— Дай-то бог, браток!

Мамарчев отошел и потерялся в людском муравейнике, разыскивая сливенцев, расспрашивая, не видал ли кто-нибудь его жены, не знает ли кто, где она и что с нею.

Румыния была наводнена болгарскими беженцами. Нескончаемые обозы их текли по дорогам: одни — в Бессарабию, другие — в Молдову. Сторонники Селиминского уходили в Бессарабию, а те, кто послушался Добри Желязкова, — в Молдову. Но куда бы они ни шли, всюду их ждала чужая земля, чужие люди и полная неизвестность.

Однажды совсем неожиданно к Мамарчеву заявился Станчо Медвежатников, прибывший сюда с беженцами. Станчо был не один — он привел с собой высокого худощавого паренька с курчавой головой, которого Мамарчев без труда узнал.

— Радой! Откуда ты взялся, Радой?

— Бежим от турок, капитан Георгий.

Бывший трактирный слуга с восхищением смотрел на капитана, не в силах оторвать от него глаз.

— Ну, заходите, заходите же, рассказывайте, что там в Сливене! — приглашал их снедаемый любопытством капитан Мамарчев.

Изнуренные долгой дорогой, голодные, оборванные, приятели последовали за Мамарчевым. Он привел их в комнату, в которой жил, накормил как следует и после этого стал расспрашивать о Болгарии.

— Разбрелись наши люди, капитан, кто куда, — начал Станчо. — Все разбежались. Одни ушли с армией, другие подались в Балканы, а иные остались дома оплакивать свою судьбу. Великое это бедствие, капитан! Большое несчастье выпало на нашу долю!

— А что сталось со Сливеном?

— Сливен сгорел, капитан.

— Весь?

— Весь не весь, но большая часть домов сгорела, и остался от них один только пепел.

— И Драганов трактир сгорел, капитан, — вставил Радой. — Хозяин сам подпалил его, когда уходил с беженцами.

— Как, и хаджи Драган тоже ушел? — удивился Мамарчев.

— И он ушел, капитан.

— Со всем своим семейством?

— Вместе со всеми, капитан, — продолжал Радой. — Я тоже был с ними, но в дороге повстречался со Станчо.

— Радой сирота, капитан, из Еркечей, вот я и решил взять его с собой. Свет широк, а парень еще мал, пропадет где-нибудь. А тут надумали разыскать тебя, узнать, что же будет дальше.

Капитан Мамарчев вздохнул. Что будет дальше? Он сам этого не знал.

— А мои как там? Их вы не видали ни в Сливене, ни в дороге? — снова спросил капитан Мамарчев, глядя то на Станчо, то на Радоя.

— Нет, не видали, капитан.

— Послал жене весточку, чтоб и она уходила, но где она, что с нею, ничего не знаю.

— И мы не знаем, капитан. Может, пересидит в горах, пока минет эта напасть. Говорят, из Анатолии двинули даалии[41] и делибаши. От этих никому пощады не будет.

— Что верно, то верно, — вздохнул капитан и задумался.

Станчо с Радоем тоже молчали, думая о родных краях, которых им, может быть, больше никогда не придется увидеть.

Каждый день из Болгарии поступали вести одна безотраднее другой. Капитан Мамарчев места себе не находил. Беспокойство его усиливалось с каждым днем. Особенно тревожила его судьба жены. То ли она ушла с беженцами, то ли осталась в Сливене?.. Даалии вырежут всех, кто попадет на глаза.

Мамарчев ежедневно выходил встречать движущиеся мимо обозы беженцев и расспрашивал о жене. Одни пожимали плечами, другие говорили, что ничего не знают. Оставшиеся при нем Станчо и Радой изъявили готовность возвратиться в Болгарию, разыскать Раду и привезти ее, но Мамарчев на это не согласился.

— Нам следует позаботиться о тех, кто остался в Болгарии, — часто говорил капитан Мамарчев своим товарищам. — Одни ушли, а другие и поныне там… Всю Болгарию не переселить! Надо бы подумать о тех, кто остался.

— А что можно придумать?

— Давайте еще раз обратимся к русскому командованию. Может, оно сумеет чем помочь.

В один из дней капитан Мамарчев решил пойти к генералу Киселеву и подробно рассказать о бедственном положении тех болгар, которые остались на родине.

— Ваше сиятельство, положение народа отчаянное! Страдания его неописуемы! Помогите! Вся Болгария плачет горькими слезами.